Глава 5 междисциплинарные связи экономической

ТЕОРИИ

5.1.  Экономическая теория и семиотика

Как хорошо известно, наука состоит из отдельных дисцип­лин. Экспликация устройства науки, в том числе ее упорядочен­ности, — прямой путь к выяснению ее специфики. Эта упорядо­ченность проявляется, например, в том, что изложение математи­ки можно осуществить без ссылок на физику, но последняя нуждается в математических конструктах. Экономические науки нуждаются в технических, технические науки — в физике, физи­ка—в математике, математика — в логике, логика — в лингвисти­ке и т.д. Естественным образом возникает вопрос о той дисципли­не, которую первой встречает каждый исследователь у входа в на­уку. Этот вопрос привлекал внимание многих исследователей, в том числе Аристотеля, античных стоиков, Оккама, Фр. Бэкона, Гоббса, Локка, Беркли. В связи с ним Лейбниц выражался доволь­но определенно: «Если бы не было знаковых выражений, мы ни­когда ни о чем не мыслили бы и не рассуждали» [93, т. 3, с. 406].

Вопрос о первой науке занимал умы многих первоклассных ис­следователей. Для выдающегося американского философа Чарль­за Сандерса Пирса (1839—1914) он стал делом всей его жизни. По его свидетельству, он уже в возрасте 12 или 13 лет осознал, что для понимания любой науки нужна семиотика (от греч. Semieotike — учение о знаках) [243, c. 85]. Именно Пирсу удалось первым пре­образовать семиотику в стройную науку. Всю свою сознательную жизнь он реализовывал поистине грандиозный замысел: создать такую дисциплину, которая обеспечила бы неуклонный прогресс всех наук. Отец семиотики в своих исследованиях явно руковод­ствовался этическими соображениями. Впрочем, приступая непо­средственно к анализу основных конструктов семиотики, нам при­дется на некоторое время абстрагироваться от них. Мы вернемся к ним при анализе прагматики.

Наш удел состоит в приспособлении к миру и его переустрой­ству. Именно в этой связи человек обращается к научным теориям, статус которых, как выясняется, не может быть произвольным. Поверхностным является представление о мире как монолите, так

273

И о мире, состоящем из отдельных, никак не взаимосвязанных друг с другом, полностью самостоятельных фрагментов. Основанием семиотики, как и любой другой науки, является некоторое члене­ние мира, а именно постулирование реалий двух типов: акторов и знаков. Разумеется, можно ставить вопрос о правомерности пред­лагаемого членения. Но делать это целесообразно не сейчас, а по­позже — тогда, когда выявятся его последствия. Напомним чита­телю, что решающая идея Пирса состояла в изобретении такой дисциплины, которая гармонично сопрягалась бы со всем корпу­сом наук. Если в дальнейшем выяснится, что упомянутого сопря­жения достигнуть не удается, то придется отказаться от представ­ления об акторах и знаках. Мы отнюдь не расцениваем их в ка­честве самоочевидных.

Актор — субъект семиозиса, процесса выработки и обеспечения функционирования знаков, и в качестве такового он обозначает, интерпретирует и действует. Существует целый ворох так называ­емых очевидных определений знака. Все они строятся по схеме средневековых схоластов: «Aliquid stat pro aliquo» — нечто стоит вместо другого.

Если A замещает, представляет, несет информацию о, репрезен­тирует B, то A — знак B, а B есть значение (денотат, десигнат, объ­ект, референт или экстенсионал) A. Стандартное определение зна­ка не является ошибочным, но оно не лишено слабостей. В нем не учитывается роль, которую играет в семиозисе актор. Любой знак всегда есть результат деятельности актора (необязательно отде­льной личности, возможно, группы людей). Актор формирует се­миотические отношения, полюсами которых выступают знак и его значение, или обозначающее и обозначаемое. Семиотическое от­ношение всегда является теоретическим и к тому же векторным (оно направлено от знака к его значению). Знак и его значение не могут быть обменены местами, они не подчиняются отношению симметричности. Так, слово «кентавр» является знаком кентавра как вымышленного объекта. Кентавр не является знаком слова «кентавр». Довольно часто отождествляют реальные, не зависящие от теории актора отношения с семиотическими определениями. Допустим, что существуют два реальных события, взаимосвязан­ных между собой, например молния и гром. При их теоретическом осмыслении вводятся знаки миг, и именно в этой связи говорят о семиотическом отношении. Между семиотическими и реальны­ми отношениями существует известный зазор, который преодоле­вается за счет особой операции интерпретации. Если бы упомяну-

274

Того зазора не было, то любая теория имела бы дело исключитель­но с изучаемыми объектами как таковыми. Но известно, что это не так.

Актор вынужден опосредовать свое отношение к изучаемым явлениям знаковыми конструкциями. Теория как раз и есть мно­гозвенная знаковая конструкция. Актор, во-первых, обозначает изучаемые явления условными терминами (словами, звуками, гра­фическими знаками). Во-вторых, он формирует отношение семи­отической связности. Так, если некто утверждает, что «рост цен ведет к инфляции», то он устанавливает семиотическую связь меж­ду знаками «рост цен», «ведет к», «инфляции». В-третьих, актор вводит в действие семиотические концепты, в частности иконы, индексы, понятия, законы. В-четвертых, он устанавливает соот­ветствие между созданной семиотической концепцией и теми яв­лениями, которые она способна представлять или моделировать (от лат. Modules — образец). М. Вартофски определяет модельное отношение следующим образом: «M(S, x, y), т.е. Субъект Sрассмат­ривает х, как модель y» [33, с. 34]. Так, неоклассическая микроэко­номика может рассматриваться как модель реальных экономиче­ских явлений, но она может быть и моделью, например кейнсиан-ской интерпретацией микроявлений. К вопросу о характеристике модели мы еще вернемся. Пока же необходимо ввести представле­ния об основных семиотических концептах. У Пирса их несколько десятков. Для наших целей достаточно упомянуть главные из них.

Он придавал большое значение трихотомии: первичность — вто-ричность — третичность. Первичность — это семиотический объ­ект сам по себе; вторичность — данность этого же объекта в другом; третичность — целостность, объединяющая первичность и вторич­ность [144, с. 7—9].

По отношению к моделируемому объекту знак есть: 1) икона, которая отсылает к объекту за счет присущих ей свойств (напри­мер, фотография); 2) индекс (знак-указатель; так, дым — указатель процесса горения); 3) символ (знак, который обозначает объект посредством некоторого общего, прежде всего понятия).

По отношению к интерпретатору знак реализуется: 1) как про­позиция («x есть P»); 2) высказывание, т.е. Заполненная пропози­ция; 3) аргумент (умозаключение) [Там же, с. 60]. Важнейшая осо­бенность семиотической теории Пирса состоит в том, что она все­гда кульминирует в третичности, т.е. В понятии, законе, аргументе.

275

По Пирсу, для семиозиса, процесса функционирования знаков, характерна трихотомия: чистая грамматика, чистая логика, чистая риторика [144, с. 48—49]. Чистая грамматика связывает воедино исключительно только знаки. Чистая логика рассматривает отно­шение знаков к объектам. Чистая риторика устанавливает законы порождения в интеллекте интерпретатора одним знаком другого, данной мыслью следующей.

При жизни Пирса, умершего в 1914 г., его семиотические идеи оставались неизвестными широкой научной общественности. Их ренессансу в значительной степени способствовала появившаяся в 1938 г. Работа Ч.У. Морриса «Основания теории законов». Он уделял первостепенное внимание трем, как он выражался, изме­рениям семиозиса, каковыми являются синтактика, семантика и прагматика, которые изучают соответственно отношение знаков друг к другу, отношение знаков к их объектам и отношение знаков к их интерпретаторам [122, с. 50].

На место пирсовских грамматики, логики, риторики Моррис поставил соответственно синтактику, семантику, прагматику. Именно терминология Морриса воспринята современной наукой. Находясь под впечатлением результатов американского прагма­тизма (Ч. Пирс, У. Джеймс, Дж. Дьюи), Моррис ввел прагматичес­кое измерение семиотики, под которым он понимал ее практичес­кую часть (греч. Pragma — практика). Несмотря на очевидный успех семиотической теории Морриса, успешно интегрированной в со­временную науку, в ней содержится немало неясных мест, особен­но это касается роли актора как интерпретатора и всего того, что относится к прагматике.

Во-первых, достаточно очевидно, что не только прагматика, но и синтактика и семантика являются продуктом творения интер­претатора, в природе нет знаков. Во-вторых, неясно, что, строго говоря, понимается под прагматикой. Что это такое — «отношение знаков к интерпретатору»? Пожалуй, точнее говорить об отноше­нии интерпретатора к знакам. Но и это уточнение мало что разъ­ясняет. Тщетно искать концептуальную разгадку содержания праг­матики у Пирса или Морриса. На наш взгляд, она состоит в следу­ющем. Во-первых, прагматика всегда сопряжена с ценностями, причем они должны постигаться концептуально, т.е. Речь идет о ценностях как понятиях. Ценности-понятия — это прагматическая разновидность той третичности (символы), о которой так заботил­ся Пирс. Чистая синтактика и чистая семантика не оперируют ценностями-понятиями. Во-вторых, заслуживает обсуждения во-

2_6

Прос о методологических основаниях теории. Их часто также на­зывают ценностями. Но ценности-понятия и методологические основания — это далеко не одно и то же. Методологические прин­ципы вообще не являются понятиями, именно по этой причине их бессмысленно обозначать переменными (xi).

Та или иная методология характерна как для синтактики, так и для семантики. Кстати, две последние также выступают в качестве преференций. Вся семиотика насквозь пропитана преференциями интерпретатора, но только в прагматике как таковой они приоб­ретают ценностно-понятийную форму. Прагматика — это знание в форме ценностей-понятий. Всякая попытка постигать ценности не в качестве понятий выводит за пределы концептуальности, а значит, и за пределы науки. Что касается методологических прин­ципов, то во избежание недоразумений их, как нам представляет­ся, имеет смысл называть не ценностями, а преференциями. Не каждая преференция является ценностью.

Обзор основных базовых конструктов семиотики позволяет оп­ределиться относительно таких ее концептов, как система, струк­тура, функция, код, модель. По поводу каждого из этих концептов существует обширнейшая литература.

Под системой понимается множество связанных друг с другом семиотических элементов, образующих некоторое единство или интерактивное качество. Можно сказать и так: система — это един­ство, образуемое за счет связи элементов.

Структура — это внутреннее строение системы, позволяющее позиционировать каждый семиотический элемент, т.е. Знак. Струк­туру часто определяют как инвариантный аспект системы. Но структуры сами изменяются, и в этом смысле они не являются ин­вариантами. Если мы говорим о системе, то неясно, какое именно смысловое место занимает в ней тот или иной семиотический эле­мент. Лишь с введением концепта структуры открывается возмож­ность для позиционирования семиотических конструктов.

Новый шаг в семиотическом познании приводит к концепции кода. Код — это семиотический концепт, позволяющий построить ту или иную структуру. Код — это закон структуры. В этом отно­шении весьма показателен так называемый генетический код, со­гласно которому каждый белок сопоставляется с триплетом нук-леотидов. Видимо, будет правильно утверждать, что при постро­ении теории код задается методологическими принципами.

Структурализация, как уже отмечалось, приводит к позициони­рованию элементов системы. В результате в поле зрения исследо-

277

Вателя попадает значение этих элементов, их функции. Функция — это значимость семиотического элемента в составе кода или струк­туры.

В связи с концептами системы, структуры, функции часто го­ворят о так называемых анализах (или подходах) — системном, системно-структурном, структурно-функциональном. Как прави­ло, при этом стараются приступить непосредственно к анализу изучаемых объектов. Вся семиотическая проблематика отодвига­ется в тень. А между тем статус перечисленных выше типов анали­за является семиотическим. Вне семиотики нет ни системного, ни структурно-функционального анализа.

Обратимся, наконец, к представлению о модели. Модель и ори­гинал связаны друг с другом отношением изоморфизма (от греч. Isos — равный, morphe — форма). Изоморфизм имеет место в том случае, если существует взаимно-однозначное соответствие между двумя совокупностями (их элементами, структурами, отношения­ми). Этимологически термин «модель» произошел от латинского слова «modulus» (образцовый). Но, строго говоря, в научной моде­ли нет никакой образцовости. Модель изоморфна оригиналу. В на­уке моделирования руководствуются не отысканием образцовости, а отображением изоморфизма.

Все отмеченное выше имеет прямое отношение к статусу эко­номической теории. Она является знаковой системой, изоморфной совокупностью экономических явлений. Пока нет речи о том, ка­ким образом оформлена эта система, — то ли посредством звуко­вых образов, то ли письменных знаков, то ли жестов. Приведенное выше определение экономической теории можно уточнить указа­нием на то, что речь идет о прагматической, или аксиологической системе, для которой характерна прагматическая же концепция истины.

Моррис сформулировал очень важную мысль: «Слово «истина», как оно обычно используется — это семиотический термин, кото­рый нельзя употреблять с точки зрения какого-либо одного изме­рения, в противном случае оно должно быть эксплицитно огово­рено» [122, с. 80]. Из этой цитаты следует, что он категорически не согласен с соотнесением концепта истины лишь с семантикой. Моррис встает на защиту прагматистов Джеймса и Дьюи: они не утверждали, что у истины нет других аспектов, кроме прагматичес­ких [Там же, с. 81]. Вслед за Пирсом Моррис полагал, что своей кульминации концепт истины достигает в прагматике. С учетом этого представление о синтаксической и семантической истине

278

Должно дополняться концепцией прагматической истины. Семи­отика имеет три измерения, и следовательно, должны существовать три концепции истины, образующие все вместе органическое се­миотическое единство. Каким образом определяется истинность прагматической теории, уже говорилось неоднократно.

Итак, экономическая теория включается в научный контекст благодаря ее изоморфизму семиотике. Отсюда следует отнюдь не тривиальный вывод: при характеристике экономической теории, во-первых, следует внимательно относиться к ее семиотическим «следам»; во-вторых, надо не избегать токов знания, идущих от семиотики, а, наоборот, активно придавать им экономический смысл.