3.5.6. Аналитический поиск своеобразия предложений этики
В предыдущих пяти подпараграфах излагались основания современной философии науки, которые надо знать любому образованному человеку. К сожалению, по крайней мере в одном отношении они не вызывают особого энтузиазма. Дело в том, что рассмотренные воззрения были выработаны в процессе анализа по преимуществу логики, математики и физики. Нас же интересует экономическая наука и, следовательно, именно та философия науки, которая учитывает как раз ее своеобразие. В связи с этим мы попадаем в очень непростую ситуацию. Видные философы, разрабатывая свои концепции, как правило, не обращались к экономической науке. Выход из ситуации, кажущейся безысходной, все-таки есть. Стремясь получить строительный материал для построения философии экономической теории, целесообразно обратиться к тем аспектам существующей философии науки, которые имеют
16_
Непосредственное отношение к общественным дисциплинам. А это вопросы этики. Одна из особенностей работы философов состоит в том, что они в качестве наиболее презентабельной представительницы общественных наук обычно рассматривают именно этику. Разумно поэтому вовлечь в наш анализ этический материал, надеясь полученные в этой связи знания перевести в область философии экономической теории. Итак, по большому счету нас интересует все, что имеет непосредственное отношение к общественным наукам. Как и прежде, нам предстоит выслушать в первую очередь выдающихся философов (экономистам слово будет предоставлено в следующей главе).
Джон Мур: принципы этики — интуиционизм, антинатурализм, научность, телеологичность. Благодаря Муру случилось так, что ряд самых значительных монографий аналитиков начался с книг об этике [124, 125]. Он был крайне недоволен состоянием этики, которой желал придать научный характер [124, с. 41]. Но с чего начинается этика как наука? С толкований добра. И тут нас поджидает первая неожиданность. Понятие «добро» неопределимо, и это притом, что «любая вещь может быть "добром"» [Там же, с. 55]. Мур пояснял, что добру можно было бы дать определение в случае, если бы оно состояло из частей. Но оно таковым не является. Следовательно, термин «добро» обозначает уникальный простой предмет рассмотрения. В философии теория, начинающаяся с неопределяемых понятий, квалифицируется как интуиционистская. В отличие от интуитивизма, дистанцирующегося от науки, интуиционизм не противостоит так называемому когнитивизму, в котором предложениям науки предписывается функция истинности/ложности. Согласно Муру, этика — когнитивная, но вместе с тем и интуиционистская наука.
Смысл утверждений Мура проясняется, если перейти на язык ценностей. Основополагающие ценности неопределимы, их невозможно свести к характеристикам природных явлений или же к желаниям и чувствам человека. Мур выступал против тех, кто совершает «натуралистическую ошибку», а именно пытается свести добро к какому-либо «утверждению о реальности» [Там же, с. 131]. По этой причине отвергаются гедонизм и утилитаризм — учения, в которых добро сводится к удовольствию. В данном месте читатели должны насторожиться, ибо нельзя забывать, что у истоков экономический науки стоял британский утилитаризм. Неужели она обречена на натуралистическую ошибку вместе с ним? Вернемся к Муру.
МО
Мур старался придать этике необходимую в науке строгость. Он пришел к следующему выводу: «все, что сделала или может сделать этика, состоит не в определении безусловных обязанностей, а в указании того, какая из нескольких альтернатив, возможных в данных условиях, приведет к лучшим последствиям» [124, с. 67]. Этическая теория должна учитывать феномен цели, т.е. Она выступает в форме телеологии (от греч. Tellos — цель). Этот вывод заслуживает одобрения, ибо содержательный разговор о ценностях предполагает рассмотрение целей.
Итак, в интерпретации Мура этика начинается с неопределяемого понятия добра, к которому затем подключается рациональная аргументация, а заканчивается морально-теоретическое мероприятие оценкой последствий. Он провел, безусловно, весьма интересный анализ статуса этики как научно-теоретической дисциплины. Но приходится отметить, что его значение было, пожалуй, недопонято. Дело в том, что Муру не удалось разъяснить суть научного метода этики, равно как и всех гуманитарных наук. Критерии неопозитивистов, к которым принадлежал Мур, были очень строгими: четко сформулируй существо используемого тобой метода, дай определение истины и т.д. Таким строгим критериям исследование Мура не удовлетворяло. На наш взгляд, именно по этой причине оно было предано забвению на целых полвека, вплоть до 1950-х гг., когда Р. Хэар возродил рационализм.
Мы увидим в дальнейшем, как вслед за Муром целую плеяду выдающихся философов-аналитиков будет сопровождать зловещая тень «гильотины Юма», отсекающей обществознание от тела науки. Весьма своеобразным путем пытался избавиться от преследования этой тени Л. Витгенштейн с его неуемным желанием раз и навсегда разрубить все гордиевы узлы философии мечом, наиболее острым из всех возможных.
Людвиг Витгенштейн: значение слова и предложения есть их употребление в языке [38, с. 84, 97, 324]. Ранний Витгенштейн считал, что значение слова есть тот факт, который оно обозначает. Но затем он существенно изменил свою точку зрения. Витгенштейн решил, что представление о соответствии слов действительности не имеет «какого-то ясного применения» [Там же, с. 349]. Общее правило гласит: «Мы отвергаем предложения, которые не ведут нас дальше» [Там же, c. 327]. Но куда можно идти? Отвечая на этот вопрос, Витгенштейн стремился к обеспечению достоверности, а ее он мыслил только в мире фактов. «Людей, — отмечал он, — нельзя вести к добру; вести их можно лишь куда-то. Добро лежит
777
Вне пространства фактов» [38, с. 414]. С этикой связаны особые языковые игры. Но в них нет достоверности.
Что же произошло с великим Витгенштейном? Его интересы переместились от семантики, для которой характерна проблема соответствия, к прагматике с ее темой смысла практических действий. Утверждая, что значение слова есть его употребление, Витгенштейн выступал как философ-прагматист. По сути, он отправился в сторону общественных наук, но… вдруг резко спохватился: к добру нельзя вести, ибо его нет в пространстве фактов, которые Витгенштейн представлял себе как природные явления. До концептуального постижения этических явлений, которое требует понятий-ценностей, он так и не дошел. Утверждение, что значение слова есть его употребление, остается в концептуальном отношении неопределенным. Перед нами концепция, которая перед вопросом о специфике гуманитарных наук останавливается в недоумении: фактами занимается естествознание, а они чем? Имя этому недоумению — натурализм.
Концепция речевых актов Остина — Серла. Продолжим попытку выяснения специфики общественных наук, стартуя на этот раз с языка. С витгенштейновским утверждением «значение слова есть его употребление» созвучна, но и контрастирует концепция речевых актов оксфордцев Дж. Остина и его ученика Дж. Серла. Согласно Остину, строго говоря, первейшим предметом изучения являются не предложения сами по себе, а поведение человека в речевых ситуациях. Утверждения — это совершения действий [139, с. 116], т.е. Речевые акты. Зачем нам нужны слова и предложения? Для того, чтобы совершать действия. Остин выделяет три типа речевых актов [Тамже, с. 89—122]:
Локутивный акт (факт
говорения сам по себе, его исходное
размещение (от лат. Локус — место) — «Он сказал мне: застре
ли ее!» (пример самого Остина);
Иллокутивный (ил — не) акт
обычно выступает как побужде
ние, совет, приказ или настояние — «Он побуждал меня за
стрелить ее!»;
Перлокутивный (вызывающий целенаправленный
эффект)
акт — «Он уговорил меня застрелить ее».
Общая схема речевого акта выглядит следующим образом [92, с. 347]:
В[3, С],
1_2
Где В — любое выражение; З — значение высказывания, реализуемое в локуции (линия ЛЗ); С — иллокутивная сила, реализующаяся в иллокуции (линия ИС); П — перлокуция. Серл считает, что локуция обладает значениями «истинно» и «ложно». Иллокуция обладает не значением, а иллокутивной силой, измерениями которой являются не «истинно» и «ложно», а «успешно» и «неуспешно».
Концепция речевых актов открыла перед философией прагматическую перспективу. Вряд ли, однако, она была представлена в достаточно ясной концептуальной форме. Надо полагать, люди говорят и побуждают к действию не спонтанно, а руководствуясь определенными ценностями, позволяющими ставить целевые ориентиры. Именно концепт «ценность» позволяет понять смысл речевого акта, который, как очевидно, может осуществляться не только в речевой, но и в текстуальной форме. Концепция речевых актов разъясняет механизм реализации ценностно-целевой детерминации в языковой сфере.
Что касается противопоставления измерений «истинно»/ «ложно» и «успешно»/«неуспешно», то оно вызывает возражение, ибо создает неверное впечатление, что к иллокутивным актам неприменим критерий истины. Правильно считать, что локутивный акт означает измерение «соответствует»/«не соответствует». Вполне возможно применение критерия «истинности»/«ложности» как к локутивному, так и к иллокутивному акту.
Итак, на наш взгляд, концепция речевых актов актуальна для всех прагматических наук, в том числе и для экономики.
Неопозитивизм: эмотивизм. Неопозитивисты первой волны с редким единодушием восприняли теорию Витгенштейна по поводу этики; последняя, дескать, нефактуальна и ненаучна. Не лишенной изящества была признана этическая концепция видного английского неопозитивиста А. Айера. Он — изобретатель эмотивиз-ма (от лат. Emoveo — потрясаю, волную). Айер считал этические понятия псевдопонятиями. Этические утверждения являются выражениями чувств, т.е. Эмоциями [6, с. 57]. Это следует понимать таким образом. Предположим, что обсуждается вопрос о допустимости брани в общественных местах. Некто говорит: «Допускать брань в общественных местах — это так отвратительно!» Он не доказал и не сможет доказать, что недопустима или, наоборот, допустима брань в общественных местах. Побуждение к тому или иному действию оказывается чисто эмоциональным.
773
Почему же ведущие неопозитивисты, в том числе Рассел, Кар-нап, Рейхенбах, приняли эмотивизм? Потому что они не допускали возможности перевода ценностных этических утверждений в высказывания об эмпирических фактах. Будучи по-своему последовательными, они вряд ли согласились бы признать научный статус за такими выводами, как «фирма должна максимизировать прибыль» или «в экономике уместна антимонополистическая политика».
Эмотивистам казалось, что они избежали натуралистической ошибки (эмоция — признак людей, а не природы). Неудовлетворительность их позиции состоит в том, что им не удалось выявить специфику метода гуманитарных наук.
Ричард Хэар: прескриптивизм. Решающий поворот в аналитическом понимании этики обеспечили труды Р. Хэара [204, 225—227], особенно две его книги — «Язык морали» и «Свобода и разум». В первой из них обосновывается сама возможность рационально, а не эмоционально оформленного языка морали. Во второй делается попытка объяснить, каким образом действует разум в условиях обязательной для него свободы.
Хэар — изобретатель так называемого универсального преск-риптивизма. Прескрипция в переводе с латинского означает предписание. «Речевой акт тогда преспективен, когда соответствие ему означает решимость — в противном случае будешь обвинен в неискренности — выполнить названное в нем действие, или же, если это действие воспринимается от другого, хотеть его исполнения» [226, с. 14]. Предписания всегда универсальны, потребовать что-либо от другого можно лишь в том случае, если ты это требование считаешь обязательным для самого себя, равно как и для всякого человека. Если некто считает, что ему дозволено получать монопольную прибыль, а другим нет, то он выпадает из сферы морали. Предписания должны обосновываться рационально. Наш пример: «Тот, кто стремится к налаживанию эффективной рыночной системы, не станет настаивать на справедливости монопольной прибыли. Более того, он должен поддержать антимонопольное законодательство». В отличие от дескрипций (описаний) прескрипции всегда императивны, т.е. Они выступают в форме «должен-предло-жений». Прескрипция ситуативна, она пригодна лишь для данной конкретной ситуации.
Хэар подвергает критике широкий спектр этических ошибок: натуралистическую, дескриптивную, интуитистскую, иррациона-листическую, когнитивиcтскую. Во-первых, прескрипции несво-
174
Димы к дескрипциям, к «есть-предложениям». Во-вторых, ошибаются натуралисты, которые желают свести этику к предложениям о природных явлениях. Они не учитывают свободу разума. В-третьих, иррационалисты, в том числе эмотивисты, не понимают, что моральные вопросы можно решать рационально. В-четвертых, интуитивисты исходят из интуиции там, где возможен тщательный анализ ситуации и, следовательно, решение принимается отнюдь не интуитивно. В-пятых, ошибаются и когнитивисты, которые приписывают этическим предложениям признаки «истинно»/ «ложно». Они, считает Хэар, не учитывают свободу разума, которая никак не позволяет ввести четкие критерии типа «истинно» или «ложно». Там, где нет однозначности, нет и этих критериев.
Безупречна ли критика Хэара? В следующем подпараграфе мы покажем, что это далеко не так. Главный недостаток теории Хэара состоит в том, что он не придал этике отчетливо выраженного концептуального характера и отказался от критерия истинности.
Карл Поппер: дуализм фактов и норм. Основатель постпозитивизма, естественно, не мог пройти мимо своеобразия общественных наук, в том числе этики. Согласно Попперу, обществознание обладает определенными критериями осмысленности, которые позволяют зачислить его в разряд науки. Общественные науки складываются не из предложений, констатирующих факты, а из предложений-проектов, описывающих нормы. Он пришел к выводу, что существует полная аналогия между предложениями о нормах и фактах [148, т. 2, с. 466]. И это несмотря на дуализм фактов и норм. Факты не создаются, а нормы появляются вместе с предложениями-проектами.
Аналогия между двумя типами научных предложений проявляется в следующем. Во-первых, по их поводу можно дискутировать. Во-вторых, к ним относятся регулятивные идеи (идея истины соотносится с предложениями о фактах, а идея справедливости или добра причастна к предложениям-проектам). В-третьих, нет абсолютных критериев истины фактуальных высказываний и правомерности (правильности) предложений-проектов. В-четвертых, в особых случаях люди учатся на ошибках. В-пятых, в области и предложений о фактах, и предложений-проектов идет рост знания. Итак, выражаясь в духе Поппера, можно резюмировать, что предложения-проекты, так же как и фактуальные предложения, подчинены критерию фальсификации. Раз так, то они относятся к области науки.
Критику концепции Поппера см. В следующем подпараграфе.
775
Аналитическая философия: прагматическая истина. В заключение рассмотрим новейшие идеи аналитических философов, способствующие развитию гуманитарных наук. Обращает на себя внимание та перемена в настроении философов-аналитиков, которая произошла в течение ХХ в. И которая представляется далеко не случайной. В начале века идеалами науки признавались логика и описательное знание с его опорой на экспериментальную проверку. Как только речь заходила о гуманитарных науках, замолкали адепты обоих идеалов. Им казалось, что фирменный рецепт аналитической философии — логический анализ языка — в области гуманитарных наук, по сути, невозможен. Неподвластное логике под юрисдикцию науки не подпадает. Постепенно, по мере роста содержательности научных анализов скептицизм по поводу гуманитарных наук стал рассеиваться. Несколько неожиданно решающие новации последовали со стороны не обществоведов, а логиков. Последние, вооруженные достижениями математической логики, приступили к анализу специфики гуманитарных наук, как говорится, без страха и упрека. Их усилиями была создана логика оценок как ветвь модальной логики. Но оценки — это как раз то, что характерно для всех гуманитарных наук. От логики оценок можно совершить переход к логике норм, которую часто называют деонтической (от греч. Deоn — долг) логикой. Выясняется, что все нормативные высказывания имеют соответствующую логическую структуру. К практическим действиям применим даже концепт необходимости. «Физически необходимо то, что следует из законов природы. Деонтически необходимо то, что вытекает из законов или норм, действующих в обществе, т.е. То, отрицание чего противоречит таким законам или нормам» [45, с. 41].
Просто удивительно, как быстро логикам удалось разрушить казавшиеся длительное время непреступными бастионы, заграждавшие дорогу к пониманию статуса, в том числе своеобразия, гуманитарных наук. Отметим в этой связи три значимых достижения логиков. Во-первых, разработанная логиками концепция возможных миров позволяет рассмотреть все мыслимые положения дел, а затем высказать оценочные суждения по их поводу. Очевидно, что эта концепция открывает путь к пониманию логики всех тех проектов, которыми столь богаты общественные, в том числе и экономические, науки. Как было выяснено, концепт «истина» — тот самый, к которому столь трепетно относятся философы-аналитики, сохраняет для модальных языков центральное значение. Во-вторых, удалось освоить логически всю прагматику, в том чис-
1_6
Ле и концепт прагматической истины [120]. В-третьих, логическим путем был изучен даже феномен языковых игр, опять же весьма характерный для гуманитарных наук [198]. Кажется, ничто больше не препятствует признанию научного статуса гуманитарных наук. Впрочем, это предположение насыщено многочисленными философскими тонкостями, часть из которых будет рассмотрена в следующем подпараграфе.
25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 Наверх ↑