3.4.4.3. Два варианта неокантианства и Methodenstreit
В немецкой философии науки всегда относились с подозрительностью к эмпирицизму и индуктивизму. В середине XIX в. Немецкая философия, устремившись в заоблачные дали гегелевского абсолютного духа, потеряла почву под ногами. Недовольные как диалектическим рационализмом Гегеля, так и приземленным британским эмпирицизмом, философы искали новые пути обоснования наук. Так возник призыв «Назад к Канту».
Неокантианство — философское движение 1870—1918 гг. После окончания Первой мировой войны оно потеряло некоторую ранее присущую ему консолидацию. Из всех стран Европы неокантианство было наиболее популярным в Германии, где образовались два его центра: на севере (Марбургская школа) и на юго-западе (Ба-денская школа). Наиболее видными представителями Марбургской школы были Г. Коген, П. Наторп и Э. Кассирер, а Баденской — В. Виндельбанд и Г. Риккерт. Исторически получилось так, что между марбургцами и баденцами сложилось известное разделение труда: первые оказались более сильными в области логико-математических наук, вторые — в гуманитарной сфере.
А. Марбургская школа
Бесспорным лидером марбургцев был Герман Коген. Главная его новация состояла в обогащении кантианства достижениями математики XIX в. И неевклидова геометрия, и математический анализ, и понятие функции, считал он, являются продуктами свободной деятельности рассудка, а не результатом обобщения чувст-
733
Венных данных посредством образования абстракций. Не чувственность, как полагал Кант при интерпретации возможности арифметики и геометрии, а мышление является первоисточником науки. Вещи и чувства не даны нам, а заданы как загадки. Что они представляют собой, человек узнает на основе науки, рассудка.
Свой научный метод, а он по праву считается априористическим, марбургцы относили ко всей культурной жизни, извлекая его из лона математики и отчасти естествознания. Интересно проследить за тем, как марбургцы пытались приспособить его к специфике гуманитарных наук. Во-первых, они исходили из положения, что основу всех гуманитарных наук составляет этика. Во-вторых, марбургцы опирались на понятие функционального ряда переменных величин, у которого нет окончательного конечного пункта. Отсюда извлекалась этическая формула П. Наторпа и социал-демократического политика Э. Бернштейна: «Движение — все, цель — ничто». В-третьих, они стремились конкретизировать этику посредством использования юридических формул. Разумеется, оставалось в силе требование реформ («движение — все»). В итоге родилась идея постепенного построения общества товарищеской солидарности (Коген и социал-демократ Ф. Лассаль). Вместо классовой борьбы марбургцы предлагали путь постепенных реформ в интересах трудящихся. Ясно, что марксисты и Лассаля, и Бернштейна назвали оппортунистами в рядах рабочего движения.
Строго говоря, марбургцам не удалось подвести под общественные науки сколько-нибудь основательную методологическую базу. Именно по этой причине им не суждено было существенно способствовать развитию экономической науки. Априоризм, постоянно увлекаемый в область этики, якобы автономной от жизненных реалий, было трудно увязать с актуальными задачами экономической науки.
Б. Баденская школа
Самое интересное у баденцев — учение о ценностях. И В. Вин-дельбанд и Г. Риккерт придерживались убеждения, что для естествознания характерен генерализирующий (от лат. Generalis — общий), а для гуманитарных наук — идеографический (от лат. Idios — особенный и grapho — пишу), или индивидуализирующий, метод. В первом случае используются понятия, а во втором — ценности. К сожалению, баденцы допустили отнюдь не безобидную перестановку принципов, исходя в своей логике из доминирования в естествознании общего, а в исторических науках — единичного. В этой связи они наукам о природе приписывали закономерности,
734
А наукам о культуре — отношения к ценностям. Правильная же логика состояла в рассмотрении в качестве исходных принципов соответственно метода семантических (описательных) понятий и метода прагматических понятий, т.е. Ценностей.
Если бы баденцы не допустили упомянутую перестановку принципов, то они пришли бы к правильному выводу о наличии во всех науках как общего, так и единичного. Известное различие состоит лишь в том, что единичное и общее в естествознании описываются дескрипициями, а в исторических науках они понимаются на основе ценностей.
«Историческая наука, — утверждал Г.Риккерт, — имеет дело с ценностями лишь постольку, поскольку объект, понятый индивидуализирующим способом, имеет вообще какое-нибудь значение для ценности» [154, с. 207]. Но суть дела состоит в том, что ценности позволяют интерпретировать смысл поступков людей. Вопреки баденцам исторические науки интересуются не только единичным, но и общим, именно поэтому в них столь большое внимание уделяется ценностям.
Мысль об эквивалентности «соотнесения с ценностью» и интерпретации посредством ценностей была хорошо известна баденцам. Но они ее отвергли, будучи уверенными, что, как разъяснял их позицию М. Вебер, интерес к историческому индивидууму, например к «Фаусту» Гете или к «Капиталу» Маркса, не выразить родовым понятием [34, с. 450—452]. Мы сталкиваемся здесь с поразительным недопониманием сути метода гуманитарных наук. Разумеется, «Капитал» Маркса неповторим. Верно также, что подведение его под категорию «научно-экономическое произведение» не сулит каких-либо решающих прозрений. Но поставим вопрос по-другому: можно ли понять «Капитал» без ценностей? Очевидно, нет. Более того, выясняется, что эти ценности не могут быть произвольными, их надо взять из арсенала экономической науки. «Капитал» — неповторимый труд, но понимаем мы его посредством тех же самых ценностей (экономических понятий), что и произведения А. Маршалла, Дж. Кейнса и М. Фридмена. Своеобразие культурно-исторического объекта не приходит в противоречие с его концептуальным постижением посредством ценностей. Земля — уникальный геологический объект, но познаем мы его посредством описательных понятий. «Капитал», экономика России или США — это тоже уникальные объекты, но они познаются концептуально, т.е. Посредством понятий, в данном случае экономических ценностей. Граница между науками о природе и науками
735
Об обществе разделяет не общее и единичное, а семантические и прагматические концепты.
Итак, несомненная заслуга баденцев состоит в том, что они, во-первых, специфику гуманитарных наук связали с институтом ценностей; во-вторых, соотнесли выработку ценностей со способностью практического разума — излюбленного предмета обсуждения их философского учителя И. Канта. Относительно природы ценностей и их измерений баденцы часто высказывались неточно. Но надо иметь в виду, что в учении о ценности они были первопроходцами.
В. Methodenstreit
Эпохи грандиозных философских и экономических исследований далеко не всегда совпадают друг с другом. Это обстоятельство затрудняет сопоставление философии и экономической науки. Но бывает и так, что они, неожиданно столкнувшись друг с другом, вынуждены вступить в трудный диалог. Такие события произошли в 1883 г. Именно в этом году опубликовали свои труды основатель австрийской школы Карл Менгер («Исследования о методе социальных наук и политической экономии в особенности») и герменевтик сознания Вильгельм Дильтей («Введение в науку о духе»). На эти два труда оперативно откликнулся довольно резкой рецензией «К вопросу о методологии государственных и социальных наук» глава «новой» исторической школы Густав фон Шмоллер. Как выяснилось, все трое были обеспокоены одним и тем же, а именно методом гуманитарных наук. В отличие от Дильтея Шмоллер и Менгер были экономистами, спор между ними быстро принял довольно ожесточенный характер, во многом обусловленный различием их политических позиций. Шмоллер был одним из официальных идеологов Германского рейха, вызывавшего ненависть у каждого свободолюбивого австрийца, в том числе и Менгера. Разумеется, нас интересуют не политические, а методологические разногласия Шмоллера, Менгера, а также Дильтея.
В интересах дальнейшего исследования нам представляется наиболее целесообразным следующий план. Будут определены исходные позиции методологических дуэлянтов, вычленены актуальные проблемы рассматриваемого спора, намечены пути разрешения этих проблем. Последний момент является центральным. Дело в том, что с современной точки зрения воззрения всех трех авторов далеки от безупречных. Они были скорее в состоянии поставить проблемы, чем разрешить их.
736
Г. Шмоллер в методологическом отношении принадлежал к очень влиятельному во второй половине XIX в. Движению немецкого историцизма (Л. Ранке, Т. Моммзен, Г. Дройзен и др.). Для немецкого историцизма были характерны следующие черты [152, с. 287]:
Замена абстрактных обобщений
наблюдением индивидуаль
ного характера исторических событий;
Интерпретация истории как творения людей;
Отрицание возможности
сведения исторических наук к естест
вознанию.
Основная проблема историцистов являлась кантианской, необходимо было понять различие, существующее между естествознанием и гуманитарными науками. Но априоризм Канта их не устраивал. В связи с этим они несколько сдвигались в сторону позитивизма Конта и Милля: исследователей должны интересовать конкретные эмпирические факты. Впрочем, утилитаризм британских экономистов немецким историкам был явно несимпатичен. Они не желали быть захваченными исключительно приземленной эмпирией. Но как ее избежать? Устремиться в сторону культуры и этики. Именно это стремление характерно для Шмоллера. Он считал национальную экономию этической дисциплиной или «великой морально-этической» наукой [77, с. 68—69]. Товары, капитал, рынок, обмен, государство — все это числится за экономической наукой, но ее главный предмет другой, а именно этика, культура, общность языка, истории и обычаев. Всеобщее — это дух народа, нации. Не останавливаясь на ряде национальных предрассудков Шмоллера, которые он, впрочем, умел приглушать, обратим внимание на то, как разрешался им важнейший методологический вопрос о соотношении единичного (индивидуального) и общего. Для Шмоллера жизнь каждого человека индивидуальна, а вот дух народа — это общее. Главная его беда состояла в том, что он не понимал статуса экономических понятий.
Для Шмоллера появление работы К. Менгера было явным признаком дискредитации экономической теории в немецкоязычном мире. Менгер вполне сознательно присоединился к философии английских утилитаристов. Свою позицию он считал весьма выверенной и в теоретическом, и в этическом плане. Для представителей австрийской школы политико-этическое содержание их теории состояло в укреплении института свободного рынка как непременного условия свободного развития каждой нации [240]. Утверждение Шмоллера, что подлинная экономическая теория не должна
737
Быть абстрактной, закованной в формулы и теоремы, универсальной, не учитывающей своеобразие исторических эпох и наций, Менгеру, равно как и его последователям, представлялось ошибкой историцизма, обусловленной частично методологическими, но еще больше политическими причинами.
Что касается В. Дильтея, то он вслед за известным историком Г. Дройзеном полагал, что природу люди объясняют, а духовную жизнь понимают. Объяснение предполагает подведение частных случаев под общее (закон). Но что происходит в гуманитарном познании? Дильтей увидел выход из затруднительного положения в цепочке: жизнь — личность и ее мир переживаний — понимание. Жизнь заключается во взаимодействии личностей. Полнота жизни вплоть до ее неразличимых глубин сопутствует личности в ее переживаниях. «... Сопережитое дано в понимании» [55, с. 130]. Дильтей стоял у истоков учения о ценности, которое, как уже отмечалось, целенаправленно развивалось баденцами В. Виндель-бандом и Г. Риккертом. Впрочем, в отличие от этих авторов у Дильтея слишком много метафизики переживаний, несовместимой с серьезным отношением к концептуальности, без которой немыслима наука. Интересно, что представители австрийской школы признали в Дильтее близкого им по духу исследователя. Надо полагать, они считали принципиально совместимыми защищаемую ими теорию полезности с философией переживаний. Следует, однако, заметить, что полезность из маржиналистской теории — это больше чем переживание, она выступает в качестве ценности как концепта.
Для Шмоллера, особенно в последний период его жизни, философия Дильтея была отчасти приемлема, ибо он трактовал ценности как результат функционирования чувств [77, с. 76]. Но он не мог обнаружить у Дильтея самого главного, а именно высоких откровений духа народа. В конечном счете, полагал он, все переживания личности укоренены в этике и культуре народа.
Как нам представляется, для рассматриваемого спора методов, Methodenstreit, характерны несколько смешений: абстрактного с конкретным; индивидуального с общим; индукции с дедукцией; длительного исторического с настоящим; философии экономической науки с самой этой наукой. В одних случаях то, что должно рассматриваться как слитное, например единое и общее, расчленяется; в других случаях то, что должно рассматриваться как раздельное, например этика и экономическая наука, некритически объединяется. Проблемы выдвигаются, но не решаются.
738
Все три спорящие стороны обладали смутными представлениями о характере экономических концептов, т.е. Об экономических ценностях. Если бы акцент был сделан на их концептуальной природе, то тотчас бы выяснилась бездумность противопоставления единичного (индивидуального) и общего. Отпало бы обвинение Шмоллера в адрес Менгера, что в его теории нет индивидуального (экономические ценности непременно объединяют в себе индивидуальное и общее). А сам он имел бы возможность встретиться с общим не в туманной этической дали, а в экономической науке, руководствующейся экономическими ценностями. Противопоставление абстрактного и конкретного также надуманно, ибо понятия не являются абстракциями.
Складывается впечатление, что Шмоллер — индуктивист, а Менгер — дедуктивист априорного толка. Но и это различение несостоятельно. Этика Шмоллера, в частности его представление о социальной справедливости и необходимости социализма, отнюдь не следовала из отдельных исторических фактов. И Шмоллер и Менгер придумывали свои концепты таким образом, чтобы обеспечить успех дела экономического развития. Они действовали единообразно, при случае используя дедуктивный вывод. Отзываясь негативно об использовании в экономической науке математики, Шмоллер допускал грубую методологическую ошибку. Эффективность математизации экономической науки значительно выше, чем он предполагал. Настаивая на сопряженности экономической науки и этики, Шмоллер был, несомненно, прав, но он отождествлял их, а это уже ошибка. Экономическая этика конституируется лишь там, где продуктивно и всесторонне проблематизируется сама экономическая наука. Ни Шмоллер, ни Менгер не преуспели в этом. Захваченный многообразием экономических отношений, Шмоллер отказывался допустить, что оно может быть понято концептуально. А между тем это действительно возможно, но для этого нужна значительно более развитая теория, чем та, которая была в распоряжении экономистов XIX в. Основанием многих критических аргументов Шмоллера, инициатора Methodenstreit, было противопоставление макро- и микроэкономики. Выступая от имени макроэкономики, Шмоллер, естественно, не мог найти ответы на свои недоуменные вопросы в микроэкономической теории Менгера. Что же касается Дильтея, то его чувственная теория понимания, по сути, не могла помочь экономистам. Подлинная природа концептов гуманитарных наук им так и не была выяснена.
739
Анализируемый Methodenstreit интересен не столько безукоризненными выводами (их, по сути, нет), сколько сочетанием, порой довольно странным, философских и экономических аргументов. Пытаясь разобраться в своем собственном деле, экономистам пришлось обратиться к философии. Шмоллер объединил в своих воззрениях Конта (ибо настаивал на опоре на факты), Канта (в поиске абсолютной этики) и Гегеля (постоянно ссылаясь на дух народа). Менгер объединил английский утилитаризм (развивая концепцию субъективной полезности) с априоризмом Канта (настаивая на чистой, не замутненной прагматическими реалиями экономической теории). Обе стороны в поздний период их творчества терпимо относились к учению о ценностях, стартовавшему у Дильтея и получившему относительно законченный смысловой вид у неокантианцев Виндельбанда и Риккерта, а затем у знаменитого социолога М. Вебера. Кстати, английские маржиналисты в отличие от своих австрийских коллег всегда относились к понимающей философии Дильтея — Вебера крайне отстраненно.
К сожалению, это также необходимо отметить, интереснейшие исследования экономистов-маржиналистов прошли мимо внимания философов, в том числе баденцев. В случае если бы они проанализировали концептуальный состав экономической теории Менгера, то им пришлось бы внести коррективы в свое учение о ценностях, не связывая их статус исключительно с индивидуализирующим (идеографическим) методом.
Отметим в заключение данного параграфа, что в конечном счете неокантианская философия науки сблизилась с экономической наукой. Methodenstreit вызвал к жизни целый ряд методологических вопросов, разработка которых привела к философии науки XX в.
25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 Наверх ↑