3.5.11. Структурализм — постструктурализм — постмодернизм

В этом подпараграфе будет рассмотрена по преимуществу фран­цузская философия от середины до конца XX в. В указанном пери­оде философы прославились как изобретатели структурализма, постструктурализма и постмодернизма. Латинское слово структу­ра обычно понимается как строение, способ организации элемен­тов или отношений системы. Русский фонолог Н.С. Трубецкой ввел в науку термин «структурализм», который он противопостав­лял атомизму (имея в виду, что значения фонем определяются их

795

Функциями в ряду звуков). Структурализм имеет место там, где единичное не считается самостоятельным, а воспроизводится не иначе как встроенным в некоторую организацию.

Первым структуралистом часто называют Маркса, согласно ко­торому человек есть ансамбль всех тех общественных отношений, которые он олицетворяет. По Марксу, совокупность общественных отношений и есть структура общественно-экономической форма­ции. Безусловно, структуралистские идеи Маркса существенно повлияли на многих выдающихся французских философов. Тем не менее не им суждено было сыграть решающую роль в развитии структурализма. Весь философский XX в. Был отмечен непреходя­щим интересом к феномену языка, особенно в контексте работ Витгенштейна, Хайдеггера, Фрейда, Остина, а также швейцарско­го лингвиста Ф. Де Соссюра.

Труды последнего были хорошо известны во франкоязычном мире. Их потенциал, что не ускользнуло от внимания французских исследователей, прекрасно гармонировал с происходившим в фи­лософии лингвистическим поворотом. Соссюр рассматривал язык в качестве знаковой, или семиологической (от греч. Sema — знак), системы [168, с. 165]. Язык — социальное явление. Он не основан на естественном положении вещей. Языковые знаки имеют смысл лишь во взаимоотношении друг с другом и, следовательно, в силу своих отличий. Соссюр не отрицал, что слова предназначены для обозначения предметов. Но «если бы язык использовался только для наименования предметов, различные его члены не были бы связаны между собой, они существовали бы по отдельности, как и сами предметы» [Там же, с. 186]. Вырисовывается довольно не­обычное, далекое от банальности обстоятельство. Оказывается, именно язык позволяет человеку освоиться в мире, благодаря ему смысл вносится туда, где он изначально отсутствует. В связи с этим французские философы обратили особое внимание на фрейдизм. Согласно З. Фрейду, психотерапевт получает доступ к бессозна­тельному пациента исключительно благодаря языку. Язык — ключ к психическому, равно как и ко всему предметному. А сам он вы­ступает как совокупность предложений, связи которых и являются его структурой. Итак, что может познать человек? Структуры язы­ка. Философия должна иметь дело не с вещами и идеями, а со структурами языка. В реализации этой программы достаточно от­четливо выделяются три вехи.

В структурализме ведут поиск устойчивых отношений, прого­вариваемых в речи или прописываемых в письме. Такие структуры

1_6

Обнаружили: К. Леви-Стросс — в системах первобытного родства, Р. Барт — в литературе, Ж. Лакан — в бессознательном.

В постструктурализме в центр исследований ставят динамику языка, его изменчивость. Структуралистская статика в силу ее без­различия к истории языка отвергается. М. Фуко обратился к мно­гообразию дискурсивных формаций. Ж. Деррида настаивал на деконструкции всех устоявшихся языковых структур, ибо именно они закабаляют человека. Деконструкция реализуется путем заме­ны одних слов другими, от них остаются нескончаемые тропы сле­дов [49, с. 57]. Смысл деконструкции состоит в том, чтобы полу­чить шанс поэмы (говорите, например, о рынке долго и по-разно­му, но так, чтобы получилось новое привлекательное повествование).

В постмодернизме стремятся покончить с последним признани­ем в языке каких-либо устойчивостей. Язык теперь характеризует­ся не иначе как агонистика языковых игр, которая, как недвусмыс­ленно заявлял Ж.-Ф. Лиотар, лежит «в основе всего нашего метода» [98, с. 33].

Для цепочки структурализм →> постструктурализм →> постмо­дернизм характерна также существенная трансформация актуаль­ного для языка семантического отношения, согласно которому обозначающее представляет обозначаемое. В структурализме се­мантическое отношение принималось как нечто самоочевидное. В постструктурализме его уже не одобряют. Деррида прямо заяв­лял, что удар деконструкции им обрушивается «в первую очередь» на предложения типа «S есть P» [49, с. 56]. Идея такая: у слов нет строгого референта. Постструктурализм отказывается от референ­ции. В постмодернизме наличие реальности отвергается. В языко­вых играх происходит сотворение непредставимого, но оно не дает «сделать себя присутствующим» [97, с. 112]. Лиотар считал, что принцип реализма был решающим образом дестабилизирован ка­питализмом, его денежным механизмом [Там же, с. 109]. Что стоит за деньгами? То же самое, что за квадратом Малевича, — непред­ставимое. Забавная ситуация: по Лиотару, именно экономисты стали первыми постмодернистами.

На наш взгляд, рассмотренная выше программа, назовем ее для краткости по имени господствующего направления постмодер­нистской, небезупречна, но и не бессмысленна. Отметим несколь­ко идей, которые, по нашему мнению, представляют для филосо­фии науки определенный интерес.

197

1.       Знание наращивается по дискурсивным порогам [184, с. 185—
186]:

Позитивности: дискурсивная формация образовалась и начала
трансформироваться;

Эпистемологизации: появились модели знания, которые под­
вергаются критике и проверке;

Научности: выработаны критерии аргументации;

Формализации: определены аксиомы и формальные правила
построения дискурсов.

Благотворная идея состоит в том, что дискурсы действительно бывают самыми разными. В философии науки это далеко не всегда учитывается. Идея Фуко позволяет охарактеризовать с новой точ­ки зрения то существенное различие, которое отличает научно-теоретический ряд от его строя. Указанный ряд представляет собой восхождение по порогам научности. Научно-теоретический строй переводит их все в разряд самого рафинированного знания.

Философствование реализует триаду: генеалогия — критика —
археология [185, с. 87, 281—282]. Генеалогия изучает образование
дискурсов. Критика прореживает и унифицирует их. А археология
занята проблематизацией в историческом (отсюда слово «археоло­
гия») поле дискурсов.

В научном исследовании необходимо реализовывать полноту
текста. Этот вывод навеян работами Ж. Дерриды. Вопреки абсо­
лютному большинству философов-аналитиков, мы полагаем, что
его идея деконструкции текста содержит рациональное зерно. До­
вольно часто исследователи стремятся к лаконичным определени­
ям типа S есть P (вспомните различные определения товара). Со­
здается впечатление, что суть дела исчерпывается всего лишь од­
ним или же, в сложном случае, несколькими предложениями. Но
при тщательном анализе выясняется, что исчерпывающая харак­
теристика любого элемента теоретической  системы возможна
лишь при ее полном обходе. Краткость научного суждения никог­
да не является самодостаточной.

Плюрализм языковых игр. Этот тезис лежит в основе постмо­
дернизма. Неприятие его не согласуется с тем обилием гипотез и
теорий, которое характерно для современной науки. Плюрализм
стал ее визитной карточкой. Как совладать с ним, вот в чем во­
прос.

Переходим к критике постструктурализма и постмодернизма (достоинства структурализма в значительной степени учтены в так называемом системном анализе). Представители этих двух направ-

798

Лений допустили весьма характерную для определенной части фи­лософов ошибку. Они отставили науку в сторону, надеясь обойтись без ее потенциала. Такое решение никогда не проходит для фило­софии бесследно. Дело в том, что наука и философия науки уси­ливают друг друга. Глядя в зеркало друг друга, они способны кор­ректировать свои ошибки.

Постструктуралисты и постмодернисты сначала отказались от семантического отношения, согласно которому знаки соотносятся с их референтами. Затем они дружно устремились в страну праг­матики, полагая, что здесь науке вообще нет места. Делегитимация науки, как выражался Лиотар, «открывает дорогу набирающему силу течению постмодернизма: наука играет собственную игру, она не может легитимировать другие языковые игры. Например, пре-скриптивная игра ускользает от нее. Но, прежде всего, она не мо­жет больше сама себя легитимировать, как то предполагает спеку­ляция» [98, с. 97—98]. Сказанное Лиотаром в адрес науки звучит устрашающе, но, по сути, оно не опрокидывает законность (леги­тимность) науки, а просто-напросто проскакивает мимо нее. Если бы постмодернисты обратились к арсеналу современных наук, то они убедились бы, что она не отказывается ни от семантического, ни от прагматического отношения. Наука становится другой, более утонченной. Да, у нее есть проблемы, но это проблемы роста, а не увядания. Прескриптивная игра ускользает от естествознания, но не от обществознания. Не ускользает от науки и многообразие дис­курсов. Она не сводит их соотношение к агонистике, к абсолютной несоизмеримости. Дискурсы соизмеримы друг с другом. Доказы­вается это не голословными утверждениями, а тщательным науч­ным анализом. Постмодернисты явно преувеличивают произволь­ный характер языковых игр, стараясь придать ему какую-то таин­ственную, непостижимую природу. В действительности же любая языковая форма поддается научному осмыслению, причем даже в том случае, если ее субъекты делают неожиданные ходы. Языковая игра — это не что иное, как наиболее сложная форма межличност­ной коммуникации с неординарной концептуальностью. Пока еще никому: ни шахматисту, ни футболисту, ни поэту, ни экономисту, ни философу — не удалось придумать такую речевую или тексту­альную коммуникацию, которая была бы неподвластна научному анализу.

Итак, в триаде структурализм — постструктурализм — пост­модернизм рождены идеи, которые актуальны для философии на­уки. Это:

199

Выделение дискурсивных порогов знания;

Сочетание генеалогии и критики с археологией, т.е. С проблем­
но-историческим методом;

Вывод о необходимости реализации полноты текста;

Акцент на многообразии языковых игр.