3.5.10. Поиск критической теории

Вопрос о статусе теории — один из центральных в философии науки. В любой науке не обходится без утверждений типа: «В на­шем распоряжении есть теория такая-то, а нужна, дескать, совсем другая». Но какая именно? В связи с рассматриваемой концепци­ей значительный интерес для дела философии науки представляет

1_2

Поиск так называемой критической теории представителями Франкфуртской школы, среди которых выделялись своим талан­том вначале М. Хоркхаймер и Т. Адорно, а позднее, уже в послед­ние десятилетия, Ю. Хабермас и К.-О. Апель. Все четверо — про­фессиональные философы.

В 1923 г. Благодаря фонду Ф. Вайля во Франкфурте-на-Майне был организован Институт социальных исследований, в котором намечалось дальнейшее развитие теории Маркса, золушки универ­ситетских штудий. Исходная идея была такой: как показал Маркс, статус теории обусловлен существующими общественными отно­шениями, во многих смыслах ущербными. Как же избавиться от деформирующего влияния на теорию посторонних для нее сил? Как превратить традиционную теорию в критическую? Необходи­мость критики традиционной теории считалась очевидной. Но никто не знал, какой именно должна быть критика.

Хоркхаймер и Адорно обратили свой критический пыл против подчинения теории инструментальному разуму. Как они доказы­вали, именно этот разум повинен в неудаче проекта Просвещения. Инструментальный разум и даже вся наука лишь на первый взгляд жизненны, а в действительности же они несут с собой новую фор­му мифического ослепления, регрессии масс [202, с. 10—11].

Франкфуртцам первого поколения никак не удавалось опреде­лить параметры критической теории. В конечном итоге Хоркхаймер увидел избавление человека от всех зол в религии. Намного более разработанными были устремления Адорно, который написал две монографии — «Негативная диалектика» (1966) и «Эстетическая теория» (опубликована посмертно в 1970 г.). Центральная идея обе­их книг одна и та же: традиционные диалектика и теории имеют дело с тождественным и идентичным. Негативная диалектика и критическая теория есть опыт постижения индивидуального, не­тождественного, неидентичного. В этом отношении предельно по­казательно произведение искусства. «Истина произведений искус­ства измеряется тем, удается ли им усвоить не идентичное понятию, с его позиций случайное, в их имманентной необходимости. Их целесообразность нуждается в нецелесообразном» [5, с. 150].

Отметим сразу, не вникая в тонкости «Эстетической теории», что проект Адорно закончился, по сути, провалом. Поход против понятий (в эстетической теории против эстетических концептов-ценностей) оказался неудачным. Именно по этой причине франк-фуртцами были предприняты другие попытки найти адекватный подход к формированию критической теории.

793

Э. Блох пытался заменить теорию утопиями, полагая, что иначе будет господствовать «полный практицизм» [27, с. 130]. Г. Марку-зе стремился соединить гегелевскую и марксистскую диалектику с фрейдизмом. Критика репрессивной цивилизации ему отчасти удалась [111], но до выработки параметров критической теории дело так и не дошло. У Э. Фромма критическая теория выступает в форме психогуманистической этики [183]. И вновь параметры критической теории характеризуются скупо и невыразительно.

Перевести проблематику критической теории в русло продук­тивных научно-философских исследований в наибольшей степени удалось Хабермасу и Апелю. Их идеи, рассматриваемые ниже, не­сомненно, заслуживают внимания.

Новая рациональность — это коммуникативный дискурс [187, с. 110]. Инструментальный разум должен быть преодолен в дис­курсе, т.е. В диалоге, ведущемся посредством аргументов. Дис­курс — высшая форма дискуссии.

Дискурс становится полновесным лишь в том случае, если он до­стигает стадии мюнданности (от нем. Muendigkeit — совершенно­летие), зрелости. Любое неразвитое знание оказывается некрити­ческим и в итоге инструментальным.

Успех развития общества обеспечивает коммуникативная обще­ственность (нем. Oeffentlichkeit), которая возможна лишь в условиях широкой гласности. Речь идет также о приобщении к развитой теории широких народных масс. Идея коммуникативности обще­ственности развита Хабермасом.

Условием возможности философии является языковая игра иде­ального коммуникативного сообщества [14, с. 87]. С чего начинает­ся философия? Вместе с Кантом Апель готов стартовать с транс­цендентального, но он дает ему новую интерпретацию. Философия начинается с языковой игры. Ее нет без коммуникации людей. А чтобы обеспечить успех философии, необходимо идеальное со­общество. Любое реальное сообщество должно стремиться стать идеальным.

Прагматика господствует над синтактикой и семантикой [ 14, с. 92]. Это положение, очевидно, справедливо лишь для гумани­тарных наук, которые как раз и составляют предмет интереса франкфуртцев. Следует отметить, что именно Апель стал тем че­ловеком, который сумел перенести в немецкую философию потен­циал американского прагматизма.

Зрелый диалог ведет к консенсусу [14, с. 90]. Консенсус не при­останавливает языковую игру, а лишь фиксирует ее достижения,

194

Без которых невозможно контролировать и направлять обществен­ное развитие. Компетентное согласие на основе коммуникативно­го дискурса — основной принцип коммуникативной этики, кото­рую Хабермас и Апель часто характеризуют в качестве этики ответ­ственности.

Итак, искомые ими идеалы критической теории франкфуртцы нашли в концепции интерсубъективной зрелой языковой игры. Модерн с его содержательным центром, социумом философии и науки остается, по Хабермасу, действенной программой, далекой от завершения [188]. А вот проект постмодерна отвергается как недостаточно продуманный.

Выводы представителей Франкфуртской школы, ныне уже не являющейся единым целым, нам представляются актуальными, особенно в плане их возвращения в лоно философии и науки. От критицизма в отношении науки после полувекового эстетству­ющего поиска пришлось отказаться. Что же касается требования дискурсивной критики, то оно, на наш взгляд, является вполне актуальным, а по значимости не только не уступает попперовско-му критическому рационализму, но даже в ряде аспектов превос­ходит его. Основной недостаток воззрений Хабермаса и Апеля, по нашему мнению, состоит в их недостаточной погруженности в ма­териал конкретных наук. По этой причине выводы франкфуртцев не лишены налета декларативности, известной поверхностности. К счастью, это обстоятельство не отменяет их актуальности для экономической науки. Здесь, равно как и в других науках, идет сложный процесс налаживания коммуникаций между представи­телями различных направлений. Если кто-то из читателей возьмет на себя труд провести объемное исследование диалога (взаимной критики, распри, называйте как хотите), например, между нео­классиками и кейнсианцами, то он обнаружит много такого, что философам неизвестно.