3.5.6. Аналитический поиск своеобразия предложений этики

В предыдущих пяти подпараграфах излагались основания со­временной философии науки, которые надо знать любому образо­ванному человеку. К сожалению, по крайней мере в одном отно­шении они не вызывают особого энтузиазма. Дело в том, что рас­смотренные воззрения были выработаны в процессе анализа по преимуществу логики, математики и физики. Нас же интересует экономическая наука и, следовательно, именно та философия на­уки, которая учитывает как раз ее своеобразие. В связи с этим мы попадаем в очень непростую ситуацию. Видные философы, разра­батывая свои концепции, как правило, не обращались к экономи­ческой науке. Выход из ситуации, кажущейся безысходной, все-таки есть. Стремясь получить строительный материал для постро­ения философии экономической теории, целесообразно обратиться к тем аспектам существующей философии науки, которые имеют

16_

Непосредственное отношение к общественным дисциплинам. А это вопросы этики. Одна из особенностей работы философов состоит в том, что они в качестве наиболее презентабельной представитель­ницы общественных наук обычно рассматривают именно этику. Разумно поэтому вовлечь в наш анализ этический материал, наде­ясь полученные в этой связи знания перевести в область филосо­фии экономической теории. Итак, по большому счету нас интере­сует все, что имеет непосредственное отношение к общественным наукам. Как и прежде, нам предстоит выслушать в первую очередь выдающихся философов (экономистам слово будет предоставлено в следующей главе).

Джон Мур: принципы этики — интуиционизм, антинатурализм, научность, телеологичность. Благодаря Муру случилось так, что ряд самых значительных монографий аналитиков начался с книг об этике [124, 125]. Он был крайне недоволен состоянием этики, ко­торой желал придать научный характер [124, с. 41]. Но с чего начи­нается этика как наука? С толкований добра. И тут нас поджидает первая неожиданность. Понятие «добро» неопределимо, и это при­том, что «любая вещь может быть "добром"» [Там же, с. 55]. Мур пояснял, что добру можно было бы дать определение в случае, если бы оно состояло из частей. Но оно таковым не является. Следова­тельно, термин «добро» обозначает уникальный простой предмет рассмотрения. В философии теория, начинающаяся с неопределя­емых понятий, квалифицируется как интуиционистская. В отличие от интуитивизма, дистанцирующегося от науки, интуиционизм не противостоит так называемому когнитивизму, в котором предло­жениям науки предписывается функция истинности/ложности. Согласно Муру, этика — когнитивная, но вместе с тем и интуици­онистская наука.

Смысл утверждений Мура проясняется, если перейти на язык ценностей. Основополагающие ценности неопределимы, их не­возможно свести к характеристикам природных явлений или же к желаниям и чувствам человека. Мур выступал против тех, кто со­вершает «натуралистическую ошибку», а именно пытается свести добро к какому-либо «утверждению о реальности» [Там же, с. 131]. По этой причине отвергаются гедонизм и утилитаризм — учения, в которых добро сводится к удовольствию. В данном месте читате­ли должны насторожиться, ибо нельзя забывать, что у истоков эко­номический науки стоял британский утилитаризм. Неужели она обречена на натуралистическую ошибку вместе с ним? Вернемся к Муру.

МО

Мур старался придать этике необходимую в науке строгость. Он пришел к следующему выводу: «все, что сделала или может сделать этика, состоит не в определении безусловных обязанностей, а в указании того, какая из нескольких альтернатив, возможных в дан­ных условиях, приведет к лучшим последствиям» [124, с. 67]. Эти­ческая теория должна учитывать феномен цели, т.е. Она выступает в форме телеологии (от греч. Tellos — цель). Этот вывод заслужива­ет одобрения, ибо содержательный разговор о ценностях предпо­лагает рассмотрение целей.

Итак, в интерпретации Мура этика начинается с неопределя­емого понятия добра, к которому затем подключается рациональ­ная аргументация, а заканчивается морально-теоретическое ме­роприятие оценкой последствий. Он провел, безусловно, весьма интересный анализ статуса этики как научно-теоретической дис­циплины. Но приходится отметить, что его значение было, пожа­луй, недопонято. Дело в том, что Муру не удалось разъяснить суть научного метода этики, равно как и всех гуманитарных наук. Кри­терии неопозитивистов, к которым принадлежал Мур, были очень строгими: четко сформулируй существо используемого тобой ме­тода, дай определение истины и т.д. Таким строгим критериям исследование Мура не удовлетворяло. На наш взгляд, именно по этой причине оно было предано забвению на целых полвека, вплоть до 1950-х гг., когда Р. Хэар возродил рационализм.

Мы увидим в дальнейшем, как вслед за Муром целую плеяду выдающихся философов-аналитиков будет сопровождать зловещая тень «гильотины Юма», отсекающей обществознание от тела на­уки. Весьма своеобразным путем пытался избавиться от преследо­вания этой тени Л. Витгенштейн с его неуемным желанием раз и навсегда разрубить все гордиевы узлы философии мечом, наиболее острым из всех возможных.

Людвиг Витгенштейн: значение слова и предложения есть их употребление в языке [38, с. 84, 97, 324]. Ранний Витгенштейн счи­тал, что значение слова есть тот факт, который оно обозначает. Но затем он существенно изменил свою точку зрения. Витгенштейн решил, что представление о соответствии слов действительности не имеет «какого-то ясного применения» [Там же, с. 349]. Общее правило гласит: «Мы отвергаем предложения, которые не ведут нас дальше» [Там же, c. 327]. Но куда можно идти? Отвечая на этот вопрос, Витгенштейн стремился к обеспечению достоверности, а ее он мыслил только в мире фактов. «Людей, — отмечал он, — нельзя вести к добру; вести их можно лишь куда-то. Добро лежит

777

Вне пространства фактов» [38, с. 414]. С этикой связаны особые языковые игры. Но в них нет достоверности.

Что же произошло с великим Витгенштейном? Его интересы переместились от семантики, для которой характерна проблема соответствия, к прагматике с ее темой смысла практических дей­ствий. Утверждая, что значение слова есть его употребление, Витгенштейн выступал как философ-прагматист. По сути, он от­правился в сторону общественных наук, но… вдруг резко спохва­тился: к добру нельзя вести, ибо его нет в пространстве фактов, которые Витгенштейн представлял себе как природные явления. До концептуального постижения этических явлений, которое тре­бует понятий-ценностей, он так и не дошел. Утверждение, что зна­чение слова есть его употребление, остается в концептуальном отношении неопределенным. Перед нами концепция, которая пе­ред вопросом о специфике гуманитарных наук останавливается в недоумении: фактами занимается естествознание, а они чем? Имя этому недоумению — натурализм.

Концепция речевых актов Остина — Серла. Продолжим попытку выяснения специфики общественных наук, стартуя на этот раз с языка. С витгенштейновским утверждением «значение слова есть его употребление» созвучна, но и контрастирует концепция рече­вых актов оксфордцев Дж. Остина и его ученика Дж. Серла. Со­гласно Остину, строго говоря, первейшим предметом изучения являются не предложения сами по себе, а поведение человека в речевых ситуациях. Утверждения — это совершения действий [139, с. 116], т.е. Речевые акты. Зачем нам нужны слова и предложения? Для того, чтобы совершать действия. Остин выделяет три типа ре­чевых актов [Тамже, с. 89—122]:

Локутивный акт (факт говорения сам по себе, его исходное
размещение (от лат. Локус — место) — «Он сказал мне: застре­
ли ее!» (пример самого Остина);

Иллокутивный (ил — не) акт обычно выступает как побужде­
ние, совет, приказ или настояние — «Он побуждал меня за­
стрелить ее!»;

Перлокутивный  (вызывающий  целенаправленный  эффект)
акт — «Он уговорил меня застрелить ее».

Общая схема речевого акта выглядит следующим образом [92, с. 347]:

В[3,  С],

1_2

Где В — любое выражение; З — значение высказывания, реализу­емое в локуции (линия ЛЗ); С — иллокутивная сила, реализу­ющаяся в иллокуции (линия ИС); П — перлокуция. Серл считает, что локуция обладает значениями «истинно» и «ложно». Иллоку­ция обладает не значением, а иллокутивной силой, измерениями которой являются не «истинно» и «ложно», а «успешно» и «неус­пешно».

Концепция речевых актов открыла перед философией прагма­тическую перспективу. Вряд ли, однако, она была представлена в достаточно ясной концептуальной форме. Надо полагать, люди говорят и побуждают к действию не спонтанно, а руководствуясь определенными ценностями, позволяющими ставить целевые ори­ентиры. Именно концепт «ценность» позволяет понять смысл ре­чевого акта, который, как очевидно, может осуществляться не только в речевой, но и в текстуальной форме. Концепция речевых актов разъясняет механизм реализации ценностно-целевой детер­минации в языковой сфере.

Что касается противопоставления измерений «истинно»/ «ложно» и «успешно»/«неуспешно», то оно вызывает возражение, ибо создает неверное впечатление, что к иллокутивным актам не­применим критерий истины. Правильно считать, что локутивный акт означает измерение «соответствует»/«не соответствует». Впол­не возможно применение критерия «истинности»/«ложности» как к локутивному, так и к иллокутивному акту.

Итак, на наш взгляд, концепция речевых актов актуальна для всех прагматических наук, в том числе и для экономики.

Неопозитивизм: эмотивизм. Неопозитивисты первой волны с редким единодушием восприняли теорию Витгенштейна по пово­ду этики; последняя, дескать, нефактуальна и ненаучна. Не лишен­ной изящества была признана этическая концепция видного анг­лийского неопозитивиста А. Айера. Он — изобретатель эмотивиз-ма (от лат. Emoveo — потрясаю, волную). Айер считал этические понятия псевдопонятиями. Этические утверждения являются вы­ражениями чувств, т.е. Эмоциями [6, с. 57]. Это следует понимать таким образом. Предположим, что обсуждается вопрос о допусти­мости брани в общественных местах. Некто говорит: «Допускать брань в общественных местах — это так отвратительно!» Он не до­казал и не сможет доказать, что недопустима или, наоборот, допус­тима брань в общественных местах. Побуждение к тому или иному действию оказывается чисто эмоциональным.

773

Почему же ведущие неопозитивисты, в том числе Рассел, Кар-нап, Рейхенбах, приняли эмотивизм? Потому что они не допуска­ли возможности перевода ценностных этических утверждений в высказывания об эмпирических фактах. Будучи по-своему после­довательными, они вряд ли согласились бы признать научный ста­тус за такими выводами, как «фирма должна максимизировать прибыль» или «в экономике уместна антимонополистическая по­литика».

Эмотивистам казалось, что они избежали натуралистической ошибки (эмоция — признак людей, а не природы). Неудовлетво­рительность их позиции состоит в том, что им не удалось выявить специфику метода гуманитарных наук.

Ричард Хэар: прескриптивизм. Решающий поворот в аналитичес­ком понимании этики обеспечили труды Р. Хэара [204, 225—227], особенно две его книги — «Язык морали» и «Свобода и разум». В пер­вой из них обосновывается сама возможность рационально, а не эмоционально оформленного языка морали. Во второй делается попытка объяснить, каким образом действует разум в условиях обязательной для него свободы.

Хэар — изобретатель так называемого универсального преск-риптивизма. Прескрипция в переводе с латинского означает пред­писание. «Речевой акт тогда преспективен, когда соответствие ему означает решимость — в противном случае будешь обвинен в не­искренности — выполнить названное в нем действие, или же, если это действие воспринимается от другого, хотеть его исполнения» [226, с. 14]. Предписания всегда универсальны, потребовать что-либо от другого можно лишь в том случае, если ты это требование считаешь обязательным для самого себя, равно как и для всякого человека. Если некто считает, что ему дозволено получать моно­польную прибыль, а другим нет, то он выпадает из сферы морали. Предписания должны обосновываться рационально. Наш пример: «Тот, кто стремится к налаживанию эффективной рыночной сис­темы, не станет настаивать на справедливости монопольной при­были. Более того, он должен поддержать антимонопольное зако­нодательство». В отличие от дескрипций (описаний) прескрипции всегда императивны, т.е. Они выступают в форме «должен-предло-жений». Прескрипция ситуативна, она пригодна лишь для данной конкретной ситуации.

Хэар подвергает критике широкий спектр этических ошибок: натуралистическую, дескриптивную, интуитистскую, иррациона-листическую, когнитивиcтскую. Во-первых, прескрипции несво-

174

Димы к дескрипциям, к «есть-предложениям». Во-вторых, ошиба­ются натуралисты, которые желают свести этику к предложениям о природных явлениях. Они не учитывают свободу разума. В-тре­тьих, иррационалисты, в том числе эмотивисты, не понимают, что моральные вопросы можно решать рационально. В-четвертых, ин­туитивисты исходят из интуиции там, где возможен тщательный анализ ситуации и, следовательно, решение принимается отнюдь не интуитивно. В-пятых, ошибаются и когнитивисты, которые приписывают этическим предложениям признаки «истинно»/ «ложно». Они, считает Хэар, не учитывают свободу разума, которая никак не позволяет ввести четкие критерии типа «истинно» или «ложно». Там, где нет однозначности, нет и этих критериев.

Безупречна ли критика Хэара? В следующем подпараграфе мы покажем, что это далеко не так. Главный недостаток теории Хэара состоит в том, что он не придал этике отчетливо выраженного кон­цептуального характера и отказался от критерия истинности.

Карл Поппер: дуализм фактов и норм. Основатель постпозити­визма, естественно, не мог пройти мимо своеобразия обществен­ных наук, в том числе этики. Согласно Попперу, обществознание обладает определенными критериями осмысленности, которые позволяют зачислить его в разряд науки. Общественные науки складываются не из предложений, констатирующих факты, а из предложений-проектов, описывающих нормы. Он пришел к выво­ду, что существует полная аналогия между предложениями о нормах и фактах [148, т. 2, с. 466]. И это несмотря на дуализм фактов и норм. Факты не создаются, а нормы появляются вместе с предло­жениями-проектами.

Аналогия между двумя типами научных предложений проявля­ется в следующем. Во-первых, по их поводу можно дискутировать. Во-вторых, к ним относятся регулятивные идеи (идея истины со­относится с предложениями о фактах, а идея справедливости или добра причастна к предложениям-проектам). В-третьих, нет абсо­лютных критериев истины фактуальных высказываний и право­мерности (правильности) предложений-проектов. В-четвертых, в особых случаях люди учатся на ошибках. В-пятых, в области и предложений о фактах, и предложений-проектов идет рост знания. Итак, выражаясь в духе Поппера, можно резюмировать, что пред­ложения-проекты, так же как и фактуальные предложения, под­чинены критерию фальсификации. Раз так, то они относятся к области науки.

Критику концепции Поппера см. В следующем подпараграфе.

775

Аналитическая философия: прагматическая истина. В заключе­ние рассмотрим новейшие идеи аналитических философов, спо­собствующие развитию гуманитарных наук. Обращает на себя внимание та перемена в настроении философов-аналитиков, ко­торая произошла в течение ХХ в. И которая представляется далеко не случайной. В начале века идеалами науки признавались логика и описательное знание с его опорой на экспериментальную про­верку. Как только речь заходила о гуманитарных науках, замолка­ли адепты обоих идеалов. Им казалось, что фирменный рецепт аналитической философии — логический анализ языка — в обла­сти гуманитарных наук, по сути, невозможен. Неподвластное ло­гике под юрисдикцию науки не подпадает. Постепенно, по мере роста содержательности научных анализов скептицизм по поводу гуманитарных наук стал рассеиваться. Несколько неожиданно ре­шающие новации последовали со стороны не обществоведов, а ло­гиков. Последние, вооруженные достижениями математической логики, приступили к анализу специфики гуманитарных наук, как говорится, без страха и упрека. Их усилиями была создана логика оценок как ветвь модальной логики. Но оценки — это как раз то, что характерно для всех гуманитарных наук. От логики оценок можно совершить переход к логике норм, которую часто называют деонтической (от греч. Deоn — долг) логикой. Выясняется, что все нормативные высказывания имеют соответствующую логическую структуру. К практическим действиям применим даже концепт необходимости. «Физически необходимо то, что следует из законов природы. Деонтически необходимо то, что вытекает из законов или норм, действующих в обществе, т.е. То, отрицание чего противо­речит таким законам или нормам» [45, с. 41].

Просто удивительно, как быстро логикам удалось разрушить казавшиеся длительное время непреступными бастионы, заграж­давшие дорогу к пониманию статуса, в том числе своеобразия, гу­манитарных наук. Отметим в этой связи три значимых достижения логиков. Во-первых, разработанная логиками концепция возмож­ных миров позволяет рассмотреть все мыслимые положения дел, а затем высказать оценочные суждения по их поводу. Очевидно, что эта концепция открывает путь к пониманию логики всех тех проектов, которыми столь богаты общественные, в том числе и экономические, науки. Как было выяснено, концепт «истина» — тот самый, к которому столь трепетно относятся философы-ана­литики, сохраняет для модальных языков центральное значение. Во-вторых, удалось освоить логически всю прагматику, в том чис-

1_6

Ле и концепт прагматической истины [120]. В-третьих, логическим путем был изучен даже феномен языковых игр, опять же весьма характерный для гуманитарных наук [198]. Кажется, ничто больше не препятствует признанию научного статуса гуманитарных наук. Впрочем, это предположение насыщено многочисленными фило­софскими тонкостями, часть из которых будет рассмотрена в сле­дующем подпараграфе.