12.Меняющаяся роль государства в осуществлении политики дестабилизаций

Привычным со времени «холодной войны» стало восприятие кризисной ситуации в любом государстве как следствия внешнего воздействия со стороны того или иного недружественного государства. В мире рубежа ХХ - XXI веков положение существенно осложнилось, поскольку исходное инициирование политической нестабильности перестало быть прерогативой только государств. Последним нередко приходилось определять свою позицию уже пост-фактум, после обострения ситуации в том или ином регионе.

С этой точки зрения, возникавшие ситуации ИПН периода после завершения холодной войны, можно разделить на три группы.

Во-первых, непосредственно инициированные теми или иными государствами.

Во-вторых, возникших в силу преимущественно внутренних причин, при ограниченной зарубежной поддержке.

В-третьих, инспирированные частью правящей элиты государства, отношение к которым внешних сил формируется в процессе развития ситуации.

Принято считать, что чаще всего после распада СССР к инициированию политической нестабильности в других государствах прибегали США. Действительно именно это государство неоднократно провозглашало своей официальной доктриной содействие распространению демократии, защиту прав человека в их либерально- демократическом понимании.

С одной стороны, американская политическая и научная элита исходила из идей эпохи Просвещения о том, что существуют «естественные права» человека к обеспечению которых стремятся народы, принадлежащие ко всем без исключения цивилизациям. Согласно этому убеждению, укрепившемуся после быстрого крушения «реального социализма» достаточно небольшого толчка извне, чтобы сохраняющиеся недемократические или не вполне демократические режимы сменились на подлинную демократию. С наибольшей степенью откровенности возобладавшие в США взгляды на перспективы мирового развития выразил в 1992 г. аналитик японского происхождения Ф. Фукуяма, провозгласивший скорее наступление «конца истории», унификацию жизни человечества, которое объединит приятие общих ценностей либеральной демократии и рыночной экономики.^¶

С другой стороны, с точки зрения догматов американской политической науки, утвердившейся также в начале 1990-х гг., Соединенным Штатом выгодно всемерное распространение демократии, поскольку политика принявших ее стран более предсказуема, они не склонны прибегать к вооруженной силе друг против друга. Эта концепция, разработанная одним из ведущих политологов США, бывшим деканом факультета политологии Йельского университета Б. Рассетом,^¶ стала одним из аргументов обоснования официальной доктрины утверждения демократии в глобальном масштабе.

В чем-то идеология правящих кругов США 1990-х гг. напоминала установки партии большевиков после их прихода к власти в октябре 1917 г. Та же вера в близость «мировой революции» (только не социалистической, а либерально- демократической), убежденность в том, что небольшого толчка «извне» достаточно, чтобы рухнули все противящиеся ей силы.

Существует и аналогия с деятельностью Коминтерна. В странах Запада сложилась весьма влиятельная сеть НПО (многие из них получают государственные субсидии), основной акцент в деятельности которых делается на правозащитную деятельность, разоблачение нарушений прав человека недемократическими режимами, поддержку единомышленников в странах с авторитарными режимами. Практически во всех из них существуют группы людей, как молодых энтузиастов демократии, так и достаточно известных политиков из стран с авторитарными режимами (многие из них живут в эмиграции) по разным мотивам оказавшимся в оппозиции к власти. Как пишет Ф.Фукуяма, "к началу XXI века возникла широкая международная инфраструктура, призванная помогать народам в проведении первичного перехода от авторитарного правления к демократическому».^¶

При этом разумеется, не только США, но и союзные им страны НАТО, особенно активно Великобритания, прилагали значительные усилия для «экспорта демократии». Однако при этом - и здесь сказывался прагматизм государств Запада, в том числе и в сфере идеологии - применялся выборочный поход, получивший название политики «двойных стандартов» (в действительности, этих стандартов было больше).

Например, многие аналитики, а также правозащитные НПО выражали озабоченность положением с правами человека в Китае, предлагали провести комплексную операцию по его дестабилизации. Так, американский эксперт К. Менгес доказывал, что рост военной мощи Китая и расходы по его «сдерживанию» будут большими, чем затраты на его дестабилизацию. Предложенный им сценарий, предполагающий субсидии на поддержку оппозиции, создание «парламента в изгнании» и т.д. был рассчитан на срок 12-20 лет и требовал, по его расчетам примерно 3,6 млрд. долл. ежегодно.^¶

Однако кроме чисто символических протестов по поводу репрессий в Китае, официального приема далай-ламы, призванных «умиротворить» наиболее активных правозащитников, официальный Вашингтон никаких мер против Китая предпринимать не стал. Слишком велика была заинтересованность в сохранении стабильности КНР, гарантирующей защищенность инвестиций американских ТНК в этой стране. И вообще в глобализированном, экономически взаимозависимом мире дестабилизация крупного государства, играющего заметную роль в мировой экономике опасна, чревата возникновением «волны хаоса», способной захлестнуть ведущие державы мира.

Показательна также полнейшая индифферентность правозащитных НПО и правительств стран Запада по поводу положения в государствах Африки. Этот постоянно сотрясаемый межрелигиозными, межэтническими конфликтами и переворотами континент находится, словно на другой планете. Гибель миллионов человек от голода, болезней и особенно войн редко освещается мировыми СМИ. Даже пиратство, процветающее вблизи африканских берегов (не только Сомали) наносящее урон мировым торговым коммуникациям скорее представляется СМИ как забавный эпизод, чем как акции, требующие массированного применения сил НАТО. Наличие в африканских странах баз подготовки международных террористов также не воспринимается как достойный повод для принятия силовых мер.

Все внимание к проблемам Африки сводится к поддержке благотворительности и списанию долгов (которые все равно невозможно получить), оказанию весьма дозированной поддержки весьма ограниченным по масштабам миротворческим акциям, проводимым Африканским союзом.

Здесь видимо, также сказывается прагматизм. Как показал провал операции «Возрожденная надежда» в Сомали (1992 г.) любые военные операции в Африке в районе экватора чреваты серьезными потерями, к которым страны Запада относятся весьма болезненно. Перспективы создать в охваченных межплеменными раздорами государствах сколько-нибудь стабильное правительство (кроме жесточайшей диктатуры) весьма сомнительны. Возможности идеологического влияния на население государств, живущего на грани выживания, где в сельской местности нет ни телевизоров, ни радиоприемников отсутствуют. В то же время, непосредственной военной угрозы державам Запада ни одна из стран Африки пока не представляет.

В XXI веке распространение демократии «вширь», недавно носившее беспрецедентные масштабы, практически остановилось.^¶ Более того, во многих странах наметились попятные движения.

Идеалы демократии для многих людей (также как и идеалы, связанные с социальным равенством) сохранили свою притягательность. Однако практика реализации демократических идей в странах, принявших их, на поверку оказалась сложным и внутренне противоречивым феноменом. Возникло множество несхожих форм общественного устройства, объединяемых лишь внешними, во многом формальными, процедурными атрибутами демократии. Типологическое разнообразие стран «третьей» (или «последней») волны демократизации стало зачастую выражаться во множестве несовершенств нестабильных политических систем, возникших в процессе имитации «эталонных» образцов демократии.

Многие политики и аналитики стали признавать, что многие страны совершенно не готовы принять идеалы западной демократии. Это в частности относилось и к России, внутренняя и внешняя политика которой, с начала XXI века, стала рассматриваться во многих странах НАТО как не отвечающая демократическим стандартам.

Бесспорно, что уровень активности гражданского общества, развития независимой от власти партийно-политической системы в Российской Федерации намного ниже, чем в странах Запада. Это ведет к тому, что в политической жизни наибольший вес приобретает позиция высшего звена административной, управляющей элиты, что характерно скорее для авторитарных, чем демократических режимов. Однако иной альтернативы кроме анархии, пока не завершится процесс развития и структурирования институтов гражданского общества (в странах Запада он занял не менее полутора веков), не существует. Это очень хорошо известно серьезным политикам государств НАТО. Как говорил, например, посол Великобритании сэр Р. Брейтуэйт «Русскому народу потребуется не одно поколение, чтобы освободиться от бремени авторитарных, милитаристских и сосредоточенных на самом себе государственных традиций прошлого и сменить их на либеральные политические и экономические ценности, более созвучные современному миру и месту в нем России».^¶

Иначе говоря, политическая элита стран Запада прекрасно понимает, что в современной России, учитывая ее реалии, в принципе не может сложиться либеральная демократия, аналогичная западноевропейским или североамериканским образцам. Соответственно, призывы «вернуться к демократии», сопровождающиеся выражением симпатии оппозиционным политическим деятелям «поколения 1990-х» отражают желание видеть Россию XXI века такой, какой она была пятнадцать лет назад: слабеющей, зависящей от зарубежных кредитов, не имеющей четких ориентиров во внешней политике.

При этом ряд американских экспертов выражал убежденность в том, что реализация экстремистских подходов по отношению к России - простирающихся до предложений содействовать ее распаду - не будет отвечать интересам США. Как писал, например, в 2005 г. сотрудник Фонда Наследия А.Коэн: «Холодная война оставила в Вашингтоне свое наследие. Кое-кто в США все еще рассматривает Россию как вечно зловещую имперскую державу. Кое-где. мечтают о распаде России на регионы: северокавказский, дальневосточный, сибирский и другие. Эти люди не видят опасности, которую хаос в вооруженных силах России представит для всего мира. Если Россия распадется, от этого выиграет Китай и исламистские круги. Ядерное оружие сможет попасть в руки экстремистов. Все это не в интересах Америки».^¶

Удары, причем с прямым использованием военной силы (прямая аналогия с попытками «экспорта революции» Советской Россией в Польшу) были нанесены по Афганистану (2002 г.) и Ираку (2003 г.), где не ожидалось серьезного военного сопротивления, где интересы корпораций США фактически отсутствовали. По мнению Н. Кляйн расчет правящих кругов США, как и ранее в войне, развязанной против Сербии, состоял в том, чтобы демонстрацией абсолютного преимущества в военной мощи вызвать «шок и трепет», сломать культурную, цивилизационную матрицу восприятия реальности. Затем как это было в Германии и Японии после их поражения в мировой войне, привести к власти лояльные США демократические режимы, которые могли бы гарантировать безопасность инвестиций в нефтяные богатства Ирака и залежи редкоземельных металлов Афганистана.^¶

Однако в Вашингтоне явно недооценили как готовность иракцев сопротивляться оккупации, так и сложность положения в этой стране. Нет никаких гарантий, что после вывода большей части войск США и их союзников из Ирака возникшее в этой стране так называемое демократическое правительство удержится у власти, сможет предотвратить возникновение конфликта между суннитами и шиитами в центре и на юге страны, трений между иракцами и курдами, живущими на севере Ирака. Правда полного вывода войск США из Ирака не будет. Соглашение об этом между Вашингтоном и Багдадом было достигнуто еще при администрации Дж. Буша-мл. в ноябре 2008 г. Согласно его условиям силы коалиции должны были покинуть Ирак к концу 2011 г. Б.Обама 27 февраля 2009 г. заявил об установлении 19-месячного срока для ухода из Ирака, что лишь незначительно отличается от решения предыдущей администрации. Боевые части были выведены к августу 2010 г., но сроки вывода остающегося 50-тысячного контингента вообще не оговорены.^¶Еще более сложная ситуация сложилась в Афганистане. В Вашингтоне не учли, что афганские племена, особенно пуштуны, не привыкли никому подчиняться и имеют опыт войны с современной армией. После ухода войск СССР они сохранили значительное количество оружия, в том числе и для борьбы с воздушными целями, ранее предоставленное им американскими спецслужбами для борьбы с советскими «интернационалистами».

Реалистичность идеи Б.Обама о возможности, выведя войска из Ирака, сконцентрировать усилия на достижении скорейшей победы в Афганистане, уже оспаривается многими экспертами. Несмотря на то, что войска США и их союзников ведут боевые действия против сил движения «Талибан» и Аль-Каиды уже более восьми лет их успехи носят весьма скромный характер. В специальном докладе бывшего командующего Международными силами содействия безопасности генерала С.Маккристала, который стал достоянием гласности, констатировалось, что если силы НАТО не перехватят инициативу в ближайшее время, возникнет ситуация, при которой «победа над мятежниками станет невозможной». Генерал, ныне подавший в отставку, ставил вопрос о необходимости дополнительных подкреплений к 100-тысячному оккупационному корпусу (летом 2009 г. он уже пополнился на 30 тыс. чел.) и увеличении численности войск прозападного правительства Х. Карзая с 92 до 240 тыс. человек.^¶ Однако, не говоря уже о том, что все это потребует значительных расходов, многие союзники США по антиталибской коалиции (в частности, Италия, ФРГ, Канада) предпочли бы вывести свои контингенты из Афганистана, а не усиливать их. В самих США уже больше половины американцев считают затраты на войну в Афганистане неоправданными.^¶

Война в Афганистане, угрожает обернуться для США более тяжкими последствиями, чем поражение в «грязной войне» в Индокитае. Как заявил министр обороны Соединенных Штатов Р. Гейтс: «Талибан» и «Аль-Каида», по их мнению, уже победили одну супердержаву (СССР). Если они сочтут, что победили вторую, это будет иметь катастрофические последствия в смысле активизации экстремизма, набора новых последователей, расширения операций, финансирования терроризма, и так далее. Я думаю, это станет громадной неудачей для США».^¶ К этому можно добавить, что успехи талибов в Афганистане, скорее всего, приведут к резкому обострению ситуации в сопредельном Пакистане, являющемся ядерной державой.

Действительно, расчеты администрации Дж. Буша-мл. на то, что после захвата Кабула и разгрома основных сил «Талибана» и «Аль-Каиды» в Афганистане удастся создать стабильное демократическое правительство поддерживаемое большинством населения, способное самостоятельно противостоять экстремизму, оказались несостоятельными.

Талибы, имеющие поддержку у пуштунских племен живущих на границе Афганистана и Пакистана, сумели, используя тактику партизанских действий, смертников-террористов, держать силы коалиции в постоянном напряжении. Ответные удары, наносимые в основном с воздуха по территории Афганистана и Пакистана, вели к жертвам среди мирного населения, что не повышало его симпатий к иностранным войскам и правительству в Кабуле.

Обеспечить утверждение дееспособной демократии в Афганистане не удалось. Правительство Х.Карзая никогда не контролировало всю территорию страны находящуюся под властью племенных вождей и полевых командиров. По уровню борьбы с коррупцией Афганистан занимает 176 место в мире (из 180), он стал центром наркоторговли в глобальном масштабе: на его долю приходится 93 % всего производимого на нашей планете опиума. Как считает П.Скотт, профессор Калифорнийского университета, командование войск коалиции не ведет борьбу с наркоторговлей по двум основным причинам. С одной стороны, выращивание опийного мака является единственным источником дохода большинства афганских крестьян, приносит в страну примерно 4 млрд. долл. ежегодно, что составляет более половины ее ВНП. С другой стороны, скупка и сбыт наркотиков контролируются влиятельными вождями кланов, непосредственным окружением Х. Карзая, которые являются союзниками США.^¶

По мнению П.Скотта в США существовали надежды, что на президентских выборах в Афганистане (состоялись 20 августа 2009 г.) удастся не только подтвердить легитимность афганской демократии, но и обеспечить замену Х. Карзаю. Во всяком случае, из 14 кандидатов пятеро были гражданами США.^¶Однако выборы отнюдь не стали торжеством демократии. Они сопровождались волной насилия со стороны талибов, масштабы фальсификаций и подтасовок голосов поразили даже искушенных наблюдателей из стран Евросоюза. По их оценке было сфальсифицировано до 1,5 млн. бюллетеней (25 % их общего числа), в основном - в пользу Х. Карзая, что обеспечило ему победу в первом туре.^¶

Новая стратегия, разрабатываемая Вашингтоном для Афганистана, скорее всего, будет построена на отказе от попыток демократизировать эту страну и признании существующих в ней реальностей.

По мнению Ф. Фукуяма, не слишком удачные для США и их союзников последствия «демократизации» Ирака и Афганистана военным путем, приведшие к вовлечению стран Запада в конфликт с силами сопротивления оккупации, должны привести к пересмотру глобальной стратегии Соединенных Штатов. Ее основой должно стать применение «мягкой мощи» (иначе говоря - инициирование ситуаций политической нестабильности), с опорой на силу контролирующихся США международных институтов.^¶

При этом как считает Ф. Фукуяма, опыт последних лет свидетельствует, что применение «мягкой мощи» выступает более эффективным средством установления контроля над недружественными США странами, чем применение военной мощи. Именно благодаря применению гибких методов, считает этот аналитик, в 2003 г. в Грузии, в 2004-2005 гг. на Украине произошли «цветные революции», в результате которых в этих странах СНГ к власти пришли лидеры, не скрывавшие своего стремления к сближению с НАТО и дистанцированию от России. Причем как отмечает Ф. Фукуяма в своей книге «Америка на распутье»: «В каждом из этих случаев внешняя поддержка была решающей».^¶ К формам такой поддержки со стороны США Фукуяма относит использование сети международных наблюдателей, финансирование средств массовой информации и тех институтов гражданского общества, которые были заранее подготовлены для обеспечения поддержки «цветных революций». Тактика очень проста: результаты выборов, если они оказываются неблагоприятными для поддерживаемого США кандидата, объявляются фальсифицированными, организуются массовые народные волнения, выливающиеся в ненасильственную революцию. Впервые подобная тактика, считает

Фукуяма, была успешно использована в 2000 г. для свержения режима С. Милошевича в Сербии.^¶

Ряд отечественных исследователей с большой степенью серьезности воспринимают подобные суждения. Как отмечалось в «Независимом военном обозрении» «Опыт локальных войн и других вооруженных конфликтов последних десятилетий ХХ века свидетельствует о появлении нового типа войн, имеющих нетрадиционный характер. Если раньше основная ставка делалась на разгром вооруженных сил противника и захват его территории, то сейчас все большее значение приобретают «непрямые» действия, когда для достижения политических, экономических и военных задач применяются средства и методы функционально- структурного поражения. Для завоевания стратегической инициативы могут использоваться        дипломатические,                                              информационно-психологические,

разведывательные, диверсионные и иные способы воздействия на противоборствующую сторону. В сочетании с «классическими» видами оперативного искусства, операции специального характера позволяют выбирать оптимальные формы решения поставленных задач. По мере усложнения структуры военного и невоенного противоборства роль специальных действий будет возрастать, при этом основная тяжесть борьбы перемещается в сферу непрямых силовых операций».^¶

Все, однако, не так просто как представляется Ф. Фукуяме и ряду отечественных экспертов. Бесспорно в странах, относительно недавно вступивших на путь демократии, стремящихся «доказать» мировому сообществу свою приверженность демократическим ценностям возникновение массовых протестных движений против «коррумпированной» или «реакционной» власти действительно может вызвать так называемую «ненасильственную» революцию. То же самое может случиться в государствах с авторитарными режимами, прогнившими настолько, что они уже даже не могут рассчитывать на безоговорочную поддержку силовых структур.

Однако руководители стран, которые действительно несут в себе определенный вызов мировому лидерству США, отнюдь не стесняются отвечать на попытки «дестабилизаций» жесткими мерами, не боясь навлечь на себя ярлык «противников демократии». Так Китай не остановился перед использованием танков против тысяч сторонников демократизации страны на площади Тянанмынь в 1989 г. У. Чавес, президент Венесуэлы, опирающийся на поддержку армии и беднейших слоев населения, не раз демонстрировал свою решимость прибегать к жестким мерам против оппозиции. Президент Ирана М. Ахмаденижад без особых проблем подавил «уличные» выступления своих противников, организовавших массовые выступления после выборов 2010 г.

И не случайно против Ирака и Афганистана была использована военная сила. «Дестабилизировать» режим талибов, как и С. Хусейна было крайне сложно, равно как и не имеет смысла прибегать к ИПН против информационно закрытой и откровенно недружественной США Северной Кореи. Не случайно в США ряд стран были отнесены к «оси зла» - по сути дела, это государства, на которые повлиять методами дестабилизации в существующей ситуации непросто. Со временем, после траты миллиардов долларов - может быть, но дешевле обошлась бы военная операция.

Можно задуматься и о том что, строго говоря, дестабилизировать коррумпированные авторитарные или неустойчивые псевдодемократические режимы мало смысла. Слишком велика вероятность, что к власти придет очередная имитирующая демократию «команда» коррумпированных лидеров, готовых продать все и вся за продление своей власти.

Не случайно в современных военных доктринах США информационное воздействие рассматривается как важный, но все же не первичный фактор. В долгосрочной Концепции развития вооруженных сил США на период до 2010 г. (была принята в 1996 г.) говорилось, что информационное превосходство является решающим фактором победы в войнах нового типа. Как отмечалось в Концепции, «Достижение информационного превосходства требует ведения оборонительной и наступательной информационной войны (ИВ). Наступательная информационная война подорвет возможности противника по сбору и использованию информации. Она будет включать традиционные методы, такие, как точечные атаки для уничтожения командных пунктов и центров управления войск противника и нетрадиционные методы, например электронное вторжение в сети информации и управления с тем, чтобы сбить с толку, запутать, или ввести в заблуждение лиц, принимающих решения у противника. Нет сомнений, что наши усилия по достижению и сохранению информационного превосходства вызовут концентрацию усилий противника по прорыву в наши информационные системы. Создание возможностей ведения оборонительной информационной войны в защиту наших способностей вести информационные операции станут важнейшей задачей будущего. Традиционные оборонительные методы ИВ включают стандартные меры безопасности и использование кодов. Нетрадиционные методы будут варьироваться от антивирусной защиты до новых методов защиты информации».^¶

Таким образом, в среде американских военных термин «информационная война» трактовался крайне узко по сути дела, он означал - информационное обеспечение театра военных действий. Несколько более широкое понимание данного термина проявляют руководители российских Вооруженных сил. Как заявил А. Бурутин, зам. начальника Генштаба ВС РФ на форуме «Информационные решения для безопасности России» (2008 г.), «В обозримом будущем достижение конечных целей войн и вооруженных конфликтов будет решаться не только уничтожением войск и сил противника, сколько за счет подавления его государственного и военного управления, навигации и связи, воздействия на другие информационные объекты, от которых зависит стабильность управления государством. На первый план выходят действия, результаты которых достигаются за счет технологического и, главным образом, информационного превосходства».^¶

Значительно более широкое определение информационных войн дают эксперты стран СНГ, в частности, Г. Почепцов. По его мнению, это «коммуникативная технология по воздействию на массовое сознание с кратковременными и долговременными целями».^¶ Отсутствие в данном определении ссылки на субъекты подобного воздействия, предполагает, что информационные войны могут вестись не только между государствами, но и политическими партиями, конкурирующими фирмами и т.д.

Это бесспорно (особенно на уровне фирм), но возникает вопрос - не возникает ли ситуация, при которой специалисты по информационным войнам и психологическим воздействиям начинают внушать лидерам своих государств мысль о «сверхценности» своих советов, побуждая их предпринимать "антидестабилизационные» меры без особой необходимости, вызывая опасные для международной стабильности и развития собственного общества ситуации?

Ответить на этот вопрос можно, лишь предметно рассмотрев тактику действий по дестабилизации.