IV. ОШИБКА В СИСТЕМЕ МАРКСА; ЕЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ

Доказательство того, что писатель сам себе противо­речит, может явиться необходимым этапом, но никогда не может быть конечной целью действительной и плодо­творной критики. Знание того, что в известной системе имеется погрешность, которая может быть мыслима так­же и как просто случайная и связанная с личностью автора погрешность, представляет собой сравнительно низшую степень критического познания. Действительное преодоление прочно построенной системы возможно лишь в том случае, если удастся точно указать тот пункт, в котором ошибка проникла в систему, а также и те пути, по которым она распространилась и разветви­лась. Скорее следует как можно лучше понять — и я мог бы почти сказать с таким же сочувствием, как это может сделать противник, — исходный пункт, развитие и крушение этого заблуждения, высшей точки которого оно достигает в самопротиворечии, чем, напротив, ста­раться понять общую связь той системы, которой наме­рены отдаться.

Совершенно своеобразную остроту вопроса создает то положение, что в данном случае с Марксом вопрос о самопротиворечии получает значительно большее значе­ние, чем это обычно бывает, соответственно с этим я и посвятил этому вопросу много места. Именно по отно­шению к столь значительному и влиятельному мыслите­лю, мы тем менее могли бы уклониться от второй части критики, в данном случае, как я думаю, являющейся по существу еще более плодотворной и поучительной.

Начнем с вопроса, который нас сразу вводит в суть дела: каким путем Маркс пришел к основному теорети­ческому положению своего учения, а именно к положе­нию, что всякая стоимость основана единственно и ис­ключительно на овеществленном количестве труда?

Что это положение не является само собой разумею­щейся аксиомой, совсем не нуждающейся поэтому в до­казательстве, — это стоит вне всякого сомнения. Стои­мость и усилие, как я уже однажды обосновал это в другом месте, вовсе не являются столь тесно связанными понятиями, чтобы с первого взгляда можно было по­нять, что усилие есть основа стоимости¹. То, что я над какой-нибудь вещью помучился, это одно дело, но что вещь оценивается мучением — это совершенно другое дело, что оба факта не всегда идут рука об руку, столь хорошо подтверждается опытом, что в этом не может быть никакого сомнения. На это указывает любое из многочисленных безрезультатных усилий, которые еже­дневно, в силу технической ли неопытности, или оши­бочного расчета, или просто в силу несчастного случая, приводят к ничего не стоящему результату. Не в мень­шей мере на это указывает также и любой из бесчислен­ных случаев, когда небольшое усилие оплачивается

большой СТОИМОСТЬЮ²'³.

Поэтому, если утверждается необходимое и законо­мерное соответствие обеих величин для какой-нибудь области, то нужно и себе, и своим читателям дать отчет о тех основаниях, которые могли бы подкрепить подоб­ного рода утверждение.

¹                                               Как видит читатель, Бём-Баверк подменяет здесь вполне опре­деленное понятие «труд» (Arbeit) более расплывчатым понятием «усилие» (Muhe). — Прим. ред.

²                                               Böhm-Bawerk. Geschichte und Kritik der Kapitalzinstheorien. S. 375 (см. настоящее издание, с. 225).

³                                               В последней цитате Бём-Баверк говорит уже о «мучении» (Plage) вместо «труда». Эта терминологическая мелочь в то же время весьма характерна для австрийцев с их подходом со сторо­ны потребности и полезности. — Прим. ред.

В своей системе Маркс также дает такое обоснование. Я полагаю, однако, что могу доказать, что избранный им способ обоснования с самого начала является неесте­ственным и не соответствующим свойствам проблемы, далее, что обоснование, даваемое в системе, явно не то, с помощью которого сам Маркс пришел к своим выво­дам, но что оно было придумано после в качестве искус­но пригнанной опоры для предвзятого мнения, почерп­нутого из совсем других впечатлений, и что, наконец, — и это является решающим, — ход доказательств состоит из большого числа самых явных логических и методоло­гических ошибок, которые лишают его всякой силы до­казательства.

Приглядимся внимательней.

Основное положение, в которое Маркс предлагает верить своим читателям, заключается в том, что меновая стоимость товаров — так как его анализ направлен только на нее, а не на потребительную стоимость — на­ходит свое основание и меру в количествах труда, ове­ществленных в товарах.

Но как раз меновые стоимости, соответственно цене товаров, так же как и количества труда, которые необ­ходимы для их воспроизводства, представляют собой выступающие наружу величины, которые в общем и це­лом вполне поддаются опытному определению. Казалось бы, Марксу необходимо было для доказательства поло­жения, правильность или неправильность которого должна была обнаружиться из фактов опыта, прежде всего апеллировать к опыту, другими словами — пред­принять чисто эмпирическое доказательство для своего положения, доступного такому чисто эмпирическому до­казательству. Но этого Маркс и не делает. При этом нельзя сказать, чтобы он прошел мимо этого возможного и, конечно, вполне подходящего источника познания и доказательства. Как показывают рассуждения его третьего тома, ему хорошо известно, как обстоит дело с эмпирическими фактами, известно также, что они про-

74

тив его положения. Он знает, что цены товаров устанав­ливаются не в отношении овеществленного в них коли­чества труда, но в соответствии с совокупной величиной издержек производства, включающих в себя еще и дру­гие элементы. Поэтому от этой самой естественной про­верки своего положения он уклонился, и, конечно, не случайно, а с полным сознанием, что на этом пути нель­зя будет достигнуть благоприятных результатов для его тезиса.

Но для обоснования подобного рода положений име­ется еще второй такой же вполне естественный вид до­казательства, именно — психологический. А именно можно было путем соединения индукции и дедукции, весьма употребительного приема в нашей науке, иссле­довать те мотивы, которые управляют людьми, с одной стороны, при заключении меновых сделок и при уста­новлении меновых цен, а с другой стороны — те моти­вы, которые руководят ими при их совместной деятель­ности в производстве, и из характера этих мотивов мож­но было бы вывести заключение о типичном способе действия людей, причем, может быть, стала бы ясной взаимная связь между ценами, которые постоянно за­прашиваются и даются, с количеством труда, необходи­мым для производства товаров. Этот метод как раз в подобных вопросах применяется часто и с наилучшим результатом на нем основаны, например, обычное обос­нование закона спроса и предложения, закона издержек производства, учение о земельной ренте, — и сам Маркс весьма нередко пользовался им, хотя и в грубом виде. Только в обосновании своего основного положения он как раз сходит с этого пути. Хотя, очевидно, что полное свое понимание утверждаемая внешняя связь между ме­новыми стоимостями и количествами труда могла бы найти только посредством раскрытия промежуточного психологического звена, которое связывает оба эти яв­ления, однако он отказывается от прослеживания этой внутренней зависимости; в одном месте при случае он

75

даже замечает, что считает «более глубокий анализ» обеих общественных движущих сил — «спроса и пред­ложения», который привел бы как раз к указанной внутренней зависимости, «здесь неуместным»⁴. Хотя это «здесь» относится прежде всего к экскурсу о влиянии спроса и предложения на установление цен, но практи­чески и фактически, поскольку встает вопрос о действи­тельно «глубоком» и основательном анализе, это отно­сится ко всей системе Маркса, и в особенности к обос­нованию его важного основного положения.

Но и здесь можно опять заметить нечто своеобразное. Маркс, собственно говоря, не только с наивным невни­манием проходит мимо этого второго возможного и есте­ственного метода исследования. Он, скорее, опять укло­няется от него преднамеренно, вполне сознавая, к како­му выводу он приведет, а также и то, что этот вывод был бы неблагоприятным для его положения. В третьем томе он фактически признает эти действующие в произ­водстве и обмене побуждения под грубым собиратель­ным именем «конкуренции», от «глубокого анализа» которых он как здесь, так и вообще отказался; там он сознает и доказывает, что эти силы в действительности приводят цены не в соответствие с количеством труда, воплощенным в товарах, но, наоборот, они отклоняют цены от этого масштаба и приближают к тому среднему уровню, который соответствует совместному действию, по крайней мере, второго координированного фактора. Но «конкуренция» и является тем обстоятельством, кото­рое, по Марксу, приводит к образованию знаменитой средней нормы прибыли и к «превращению» чистых тру­довых стоимостей в отклоняющиеся от них и включаю­щие в себя часть средней прибыли «цены производства».

Вместо того, чтобы обосновывать свое положение эм­пирически или психологически, исходя из опыта или из действующих мотивов, Маркс предпочитает третий путь

^АМагх. Баз КарКа1. Вс]. III. Б. 169. 76

доказательства, притом в данном случае довольно странный, а именно — путь чисто логического доказа­тельства, диалектической дедукции из сущности обмена.

Маркс находит еще у древнего Аристотеля мысль, что «обмен не может быть без равенства, равенство же не может быть без соизмеримости»⁵. К этой мысли он присоединяется. Он представляет себе обмен двух това­ров в виде равенства, делает отсюда вывод, что в двух обмениваемых и посему приравниваемых вещах должно существовать «нечто общее одинаковой величины», и переходит затем к отысканию того общего, к которому должны быть «сведены» вещи, приравниваемые в каче­стве меновых стоимостей⁶.

Я мог бы попутно заметить, что уже первое предпо­ложение, что в обмене двух вещей должно обнаружиться их «равенство», представляется мне не только чрезвы­чайно не новым, — что, впрочем, не играет большой ро­ли, — но и весьма нереальным, или, выражаясь проще, неверным. Где господствует равенство и полное равнове­сие, там не может произойти никакой перемены в суще­ствующем до сих пор состоянии покоя. Если поэтому в случае обмена дело кончается тем, что товары меняют своих владельцев, то это скорее знак того, что имеет ме­сто какое-то неравенство или перевес, под влиянием которого и была вызвана перемена — подобно тому, как между составными частями сближенных друг с другом тел происходят новые химические соединения, если «химическое сродство» между составными частями сближенных различных тел не равно, но сильнее, чем сродство между составными частями прежних соедине­ний. И на самом деле современная политическая эконо­мия также единодушна в том, что старое схоластически- теологическое воззрение об «эквивалентности» обмени­ваемых стоимостей несостоятельно. Но я не намерен придавать этому пункту какого-либо более широкого

⁵                      Магх. ОаБ Каріїаі. Всі. І. Б. 35.

⁶                      ІЬісІ. в. 11.

значения и перехожу к критическому исследованию тех логических и методических операций, с помощью кото­рых Маркс отцеживает труд как искомое «общее».

Эти операции, как я уже выше упоминал, представ­ляются мне самым уязвимым местом в теории Маркса Они обнаруживают почти столько же теоретических ошибок, сколько и звеньев мысли — а их совсем не ма­ло, — и они несут явные следы того, что они придума­ны и искусно составлены задним числом, чтобы пред­ставить предвзятое мнение в виде естественного резуль­тата действительного исследования.

При поисках этого «общего», характеризующего ме­новую стоимость, Маркс применяет следующий прием. Он рассматривает различные свойства, которыми вооб­ще обладают приравненные в обмене объекты, отделяет по методу исключения все те свойства, которые не вы­держивают испытания, пока, наконец, не остается толь­ко одно свойство. Это свойство — быть продуктом тру­да—и должно быть искомым общим свойством.

Данный прием несколько странен, но сам по себе не является непригодным. Конечно, странно, когда к убеж­дению, что как раз данное свойство и является искомым свойством, приходят исключительно отрицательным пу­тем, исходя из того, что все остальные свойства не явля­ются этим искомым, одно же из них должно им быть, — вместо того чтобы намеченное характерное свойство под­вергнуть положительной проверке, которая, конечно, и привела бы к одному из двух вышеупомянутых методов, преднамеренно избегаемых Марксом. Все же и этот метод также может вести к желанной цели, если только его употребляют с необходимой осторожностью и полно­той, т.е. если с тщательной заботливостью следят за тем, чтобы все сюда относящееся было действительно пропу­щено через сито логики и чтобы при этом не была до­пущена ошибка даже по отношению к какому-либо един­ственному члену, исключаемому путем такого просеива­ния. А как поступает Маркс?

Он заранее кладет в сито только те обмениваемые вещи, которые обладают как раз тем свойством, которое он хочет в конце концов отсеять в качестве «общего» свойства, а все вещи иного рода он оставляет в стороне. Он поступает подобно человеку, сильно желающему, чтобы из урны был вытащен белый шар, и который пре­дусмотрительно способствует этому результату тем, что кладет в урну только белые шары. А именно — пределы своих поисков субстанции меновой стоимости он заранее ограничивает «товарами», причем это понятие, не опре­деляя его точно, он употребляет во всяком случае в бо­лее узком смысле, чем понятие «благо» и, в противопо­ложность дарам природы, ограничивает его продуктами труда. В самом деле: если обмен действительно означает уравнение, которое предполагает наличие чего-то «обще­го равной величины», то это общее нужно искать, и оно должно быть найдено для всех видов благ, вступающих в обмен не только у продуктов труда, но и у даров при­роды, каковы земля, лес на корню, сила воды, залежи угля, каменоломни, нефтяные поля, минеральные воды, золотые россыпи и т.п.⁷ При поисках общего, лежащего в основе меновой стоимости, исключать блага, обладаю­щие меновой стоимостью и не являющиеся продуктами труда при данных условиях, это означает совершить смертный методологический грех.

Это все равно, как если бы физик, желая отыскать основу какого-либо общего всем телам свойства, напри­мер тяжести, путем просеивания свойств одной отдель­ной группы тел, например прозрачных тел, стал бы пе­ресматривать все общие прозрачным телам свойства и, продемонстрировав на примере всех прочих их свойств,

⁷ Удачно возражает Марксу Карл Книс: «В изложении Маркса абсолютно не видно никакого основания, почему рядом с уравне­нием: 1 квартер пшеницы = а центнерам добытых в лесу дров, не может быть столь же хорошо выставлено и другое: 1 квартер пшеницы = а центнерам дикорастущего леса = Ь моргенов девст­венной почвы = с моргенов пастбища на естественных лугах».

79

что они не могут быть основой тяжести, в конце концов на этом основании прокламировал бы, что прозрачность и должна быть причиной тяжести.

Исключение даров природы (которое Аристотелю, отцу мысли об уравнении в обмене, наверное не пришло бы в голову) тем менее может быть оправдано тем, что некоторые дары природы, как земля, являются важней­шими объектами имущества и обращения, и нельзя ут­верждать , будто меновые стоимости даров природы все­гда устанавливаются только совершенно случайно и произвольно. С одной стороны, и у продуктов труда бы­вают случайные цены, а с другой стороны, — цены да­ров природы обнаруживают часто самую ясную связь с твердыми опорными точками или определяющими усло­виями. Например, покупная цена участков земли пред­ставляет собой кратное поземельной ренты, полученное походя из уровня обычного для данной страны процен­та, и это очень хорошо известно, как верно и то, что лес на корню или уголь в шахте различного количества или при различном местоположении имеют, и не только в силу простого случая, различные цены.

Маркс остерегается также дать ясный отчет, почему он заранее исключил из исследования часть благ, имею­щих меновую стоимость. Он и здесь, как это он делает часто, обходит в своем рассуждении с диалектической ловкостью щекотливые места, скользя, как угорь. Пре­жде всего он избегает привлечь внимание читателя к то­му, что его понятие «товар» уже, чем понятие блага во­обще, обладающего меновой стоимостью. Для дальней­шего ограничения исследования товарами он чрезвычай­но искусно подготовливает естественную исходную точку в виде, на первый взгляд, совсем невинной общей фра­зы, поставленной в начале его книги, что «богатство об­ществ, в которых господствует капиталистический спо­соб производства, представляется в виде огромного ско­пления товаров». Это положение совершенно ложно, если выражение «товар» понимать в том смысле, какой

80

впоследствии вкладывает туда Маркс, а именно — в смысле продуктов труда. Ибо дары природы, включая сюда землю, представляют собой весьма значительную и ни в малейшей степени не безразличную часть нацио­нального богатства. Но неискушенный читатель легко проходит милю этой неточности, потому что он еще не знает, что Маркс позже придает этому выражению «то­вар» значительно более узкий смысл.

Но и в дальнейшем понятие товара не устанавливает­ся точно. Напротив, в первых же абзацах первой главы идет речь то о «вещи», то о «потребительной стоимо­сти», то о «благе» или «товаре», причем между послед­ним и первым не проводится никакого резкого различия. «Полезность данной вещи, — говорится на с. 10, — де­лает ее потребительной стоимостью», «товарное тело является потребительной стоимостью или благом». На с. 11 мы читаем: «Меновая стоимость представляется как количественное соотношение, в котором потреби­тельные стоимости одного рода обмениваются на по­требительные стоимости другого рода». Следует обра­тить внимание на то, что сферой действия феномена ме­новой стоимости считается здесь еще прямо-таки потре­бительная стоимость, благо. После фразы «рассмотрим дело ближе», которая, конечно, не может свидетельство­вать о каком-либо скачке к другой, более узкой области исследования, Маркс продолжает: «Известный товар (Waare), например 1 квартер пшеницы, в самых раз­личных пропорциях обменивается на другие товары (Artikeln)». И «возьмем далее два товара» и т.д. В этом же самом абзаце даже повторяется еще раз выражение «вещь», и притом как раз в существенном для проблемы месте, что «в двух различных вещах (приравненных в обмене) существует нечто общее равной величины».

На с. 12 Маркс продолжает поиски «общего», но только для «меновой стоимости товаров», ни одним словом не обращая внимания на то, что он тем самым суживает поле исследования только частью благ, обла-

6 О. Бём-Баверк дающих меновой стоимостью⁸. И тотчас же на следую­щей странице, с. 13, он опять отбрасывает это ограниче­ние, и вывод, только что полученный для более узкого крута товаров, он применяет к более широкому кругу потребительных стоимостей, или благ. «Потребительная стоимость, или благо, имеет стоимость лишь потому, что в ней овеществлен или материализован абстрактно человеческий труд». Если бы Маркс в решающем месте не ограничил исследования продуктами труда, но искал бы общее и в дарах природы, обладающих меновой стоимостью, то было бы очевидно, что труд не мог быть этим общим. Соверши он это ограничение явно и откры­то, и он сам и его читатели неизбежно тогда столкнулись бы с этой грубой методической ошибкой. Они посмея­лись бы над этим наивным фокусом, с помощью которо­го свойство быть продуктом труда удачно было извлече­но как общее свойство известного круга вещей, после того как из их числа нарочно были исключены все вещи, не являющиеся продуктами труда, хотя как меновые стоимости и принадлежащие к этому кругу. Этот фокус можно было проделать незаметно только так, как Маркс его проделал с помощью диалектики, проворно и легко скользящей в деликатном пункте. Высказывая свое ис­креннее удивление перед тем искусством, с каким Маркс сумел столь ошибочный прием представить в качестве вполне приемлемого, я могу, естественно, только конста­тировать, что этот прием был совершенно ошибочным.

Но присмотримся далее. Благодаря только что про- демонстированному фокусу Маркс достиг того, что труд вообще мог вступить в соперничество. Лишь благодаря искусственному ограничению круга вещей труд стал во­обще одним «общим» для этого узкого круга свойств. Но наряду с ним может ведь идти речь и о других об-

⁸ В том же параграфе в цитате из Барбона еще раз затушевывает­ся различие между товарами и вещами: «Один сорт товаров так же хорош, как и другой, если одинаковы их меновые стоимости. Между вещами, имеющими одинаковую меновую стоимость, не существует никакой разницы!» щих свойствах. Каким же образом устраняются эти со­перники?

Это совершается благодаря двум дальнейшим звеньям рассуждений, из которых каждое состоит всего из не­скольких слов, но в этих словах содержится одна из грубейших логических ошибок.

В первом звене Маркс исключает все «геометриче­ские, физические, химические или какие-либо иные природные свойства товаров». Ибо «их телесные свойст­ва подлежат здесь рассмотрению вообще лишь постоль­ку, поскольку от них зависит полезность товаров, т. е. поскольку они делают товары потребительными стоимо­стями. Очевидно, с другой стороны, что меновая стои­мость товаров отвлекается от их полезности«Б пределах менового отношения товаров каждая данная потребительная стоимость играет совершенно ту же роль, как и всякая другая, если только она имеется в надлежащей пропорции

Да будет мне позволено для иллюстрации этого аргу­мента воспользоваться теми же самыми словами, кото­рые я 12 лет тому назад написал в своей «Истории и критике теорий процента на капитал»¹⁰: «Что сказал бы Маркс по поводу следующей аргументации? На одной оперной сцене три знаменитых певца — тенор, бас и ба­ритон — получают каждый жалованья по 20 ООО флори­нов. Спрашивается, какова та общая причина, благодаря которой они приравнены по своему жалованью? Я отве­чаю: в вопросе о жалованьи один хороший голос имеет ровно столько же значения, сколько и всякий другой; хороший тенор столько же, сколько и хороший бас или баритон, если только они имеются в надлежащей про­порции. Следовательно, в вопросе о жалованьи «оче­видно» отвлекаются от хорошего голоса, и, таким обра­зом, хороший голос не может быть общей причиной вы-

⁹                       Marx. Das Kapital. Bd. I. S. 12.

¹⁰                  Böhm-Bawerk. Geschichte und Kritik der Kapitalzinstheorien. S. 383 ff. (см. настоящее издание, с. 237 — 241).

сокого жалованья. Ясно, что эта аргументация ложна. Но так же ясно, что и умозаключение Маркса, с которо­го она в точности скопирована, ни на волос не лучше. Оба умозаключения страдают одним и тем же недостат­ком. Они смешивают отвлечение от одного какого-либо обстоятельства вообще с отвлечением от специальных форм, в которых данное обстоятельство выступает. В нашем примере по вопросу о жаловании является без­различной, очевидно, только та специальная форма, под которой выступает хороший голос, будет ли это тенор, бас или баритон, но вовсе не хороший голос вообще. Совершенно так же обстоит дело с меновыми отноше­ниями товаров: отвлекаются от специальной формы, в которой может выступать потребительная ценность това­ров, т.е. от того, служит ли товар для пропитания, жи­лища, одежды и т.д., но никак не от потребительной ценности вообще. Непосредственно от этой последней отвлекаться нельзя - об этом Маркс мог заключить уже из того, что ведь немыслимо существование меновой ценности, если нет ценности потребительной, - факт, который несколько раз должен был признать сам Маркс¹¹. Но еще хуже обстоит дело с ближайшим зве-

¹¹ Например, т. I, с. 15 в конце: 4Наконец, вещь не может быть стоимостью, не будучи предметом потребления. Если она беспо­лезна, то и затраченный на нее труд бесполезен, не считается за труд (Siel) и потому не образует никакой стоимости». На указан­ную в тексте логическую ошибку уже обратил внимание Книс (Knies. Das Geld. Berlin, 1873. S. 123 ff.). Странное непонимание моего аргумента обнаружил Адлер (Adler. Grundlagen der Karl Marxschen Kritik. Tübingen, 1887. S. 211 ff.) в своем возражении, что хорошие голоса не представляют собой товары в марксовом смысле. У меня речь шла вовсе не о том, можно ли «хорошие голоса» подводить под закон стоимости Маркса или нет, но ис­ключительно о том, чтобы представить пример логического за­ключения, которое содержало ту же самую ошибку, что и заклю­чение Маркса. Я с таким же успехом мог бы выбрать пример, который не имеет ни малейшего отношения к области хозяйства. Я мог бы, например, с таким же успехом продемонстрировать, что, по логике Маркса, общее пестрых тел заключается бог знает в чем, но не в смешении различных красок. Одно смешение кра­сок, например, белой, синей, желтой, черной, фиолетовой имеет

84 ном хода доказательств. «Если отвлечься от потреби­тельной стоимости товарных тел, — продолжает дослов­но Маркс, — то у них остается лишь одно свойство, а именно то, что они — продукты труда». Действитель­но ли только одно свойство? — спрошу я и теперь, как спрашивал 12 лет тому назад. Не остается ли у благ, обладающих меновой стоимостью, например, также то общее свойство, что они редки по отношению к потреб­ности? Или то, что они являются предметом спроса и предложения? Или то, что они являются объектами соб­ственности? Или что они представляют собой «продукты природы»? Ведь то, что они в одинаковой мере продук­ты природы как и продукты труда, никто не говорит яснее самого Маркса, когда он в одном месте заявляет: «Товарные тела представляют собой сочетание двух элементов, вещества природы и труда». Или не является ли у меновых стоимостей общим также то свойство, что они являются причиной издержек для их производите­лей, — свойство, о котором Маркс так кстати вспомина­ет в третьем томе.

Почему же, спрошу я снова теперь, принцип стоимо­сти не может так же хорошо заключаться в одном из этих общих свойств, а не в том свойстве, что они — продукты труда? Ведь в пользу последнего у Маркса не имеется даже следа положительного обоснования; он обосновывает это исключительно путем отрицания, а именно, что удачно подвергнутая отвлечению потреби­тельная стоимость не является принципом меновой стоимости. Но разве это отрицательное обоснование не подходит в той же самой мере ко всем другим, Марксом не замеченным общим свойствам?

Более того. На той же .самой странице, на которой Маркс отвлекается от влияния потребительной стоимо-

для пестроты такое же значение, как всякое другое, например, смешение зеленой, красной, оранжевой, лазурно-синей и др., если только оно имеется «в надлежащей пропорции»: следовательно, очевидно, что происходит отвлечение от красок и их смешения!

85

сти на меновую стоимость при помощи мотивировки, что одна потребительная стоимость имеет такое же значение, как и любая другая, если только она имеется в надле­жащей пропорции, на той же самой странице Маркс го­ворит о продуктах труда следующее: «Однако и самый продукт труда приобретает у нас совершенно новый вид. В самом деле, раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех его материальных составных частей и форм, которые дела­ют его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая по­лезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем. Равным образом, теперь это уже не продукт работы столяра, или плотника, или прядиль­щика, или вообще какого-либо иного определенного про­изводительного труда. Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представ­ленных в нем работ, исчезают, следовательно, различ­ные конкретные, определенные формы этих работ, по­следние не различаются более между собой, а сводятся все к одинаковому человеческому труду, 4К абстракт­но человеческому труду ь.

Можно ли сказать ясней и отчетливей, что для мено­вого отношения не только потребительная стоимость, но и один род труда и один род продуктов труда «имеет такое же значение, как и всякий другой, если только они имеются в надлежащей пропорции»? Другими сло­вами, то же самое положение дела, на основании кото­рого Маркс вынес свой приговор об исключении по ад­ресу потребительной стоимости, имеет место и по отно­шению к труду. Труд и потребительная стоимость имеют количественную и качественную сторону. Подобно тому, как потребительная стоимость, в виде стола, дома или пряжи, представляет собой качественные различия, точ­но так же качественно различен и труд, как труд столя­ра, плотника или прядильщика. И подобно тому как можно количественно сравнивать различного рода рабо-

86

ты, подобно этому потребительные стоимости различно­го рода могут быть сравниваемы по величине потреби­тельной стоимости. Абсолютно непонятно, почему одни и те же обстоятельства одного соревнователя должны привести к исключению, а другого — к увенчанию на­градой. Если бы Маркс случайно перепутал порядок исследования, то он смог бы путем того же самого умо­заключения, при помощи которого он исключал потре­бительную стоимость, исключить труд, а затем снова посредством того же самого умозаключения, которым он увенчал труд, объявить потребительную стоимость един­ственно оставшимся и, следовательно, искомым общим свойством, а стоимость представить как «застывшую по­требительную стоимость». Я убежден, что можно утвер­ждать, и притом с полной серьезностью, а не в шутку, что в обоих абзацах с. 12, из которых в первом проис­ходит отвлечение от влияния потребительной стоимости, а во втором труд представлен как искомое общее, под­лежащие могут взаимно меняться местами без какой бы то ни было перемены во внешней логической правильно­сти. Не изменяя строения фразы, можно подставить в первом абзаце всюду вместо потребительной стоимо­сти — труд и продукты труда, во втором — всюду по­требительную стоимость вместо труда!

Такова логика и таков метод, с помощью которых Маркс вводит в свою систему основное положение о труде как единственной основе стоимости. Я считаю со­вершенно исключенным, чтобы этот диалектический фо­кус-покус был и для самого Маркса основанием и источ­ником его убеждения. Для мыслителя ранга Маркса — а по силе мысли я его считаю первоклассной величиной — если бы дело шло о выработке своего собственного убеждения и об исследовании исключительно со свобод­ной непартийной точки зрения фактической связи ве­щей, — для такого мыслителя было бы совершенно не­возможно с самого начала вступить на подобный лож­ный и неестественный путь. Благодаря простой несчаст-

87

ной случайности он не мог бы впасть во все изображен­ные логические и методические ошибки, и в качестве естественного результата такого хода исследования, а не предвзятого, преднамеренного вывода он не вывел бы положения о труде как о единственном источнике стои­мости.

Я думаю, действительное положение дела было иное. Я вовсе не сомневаюсь в том, что Маркс действительно и честно был убежден в этом своем положении. Но ос­новы его убеждения не те, которые он изложил в своей системе. Вообще, скорее это были впечатления, чем ос­новы.

Прежде всего это были влияния авторитета. Великие авторитеты Смит и Рикардо учили тому же самому по­ложению — по крайней мере тогда так думали. Конеч­но, они его столь же мало обосновывали, как и Маркс, и только постулировали, исходя из известных, общих, расплывчатых впечатлений. Напротив, там, где они пра­вильно смотрели на вещи, и в тех областях, где нельзя было избежать этого верного подхода, они явным обра­зом вступали с ним в противоречие. Для эмпирически развитого народного хозяйства Смит, точно так же как это делает и Маркс в своем третьем томе, учил о тяготе­нии стоимостей и цен к уровню издержек, которые включают кроме труда еще и среднюю прибыль на капи­тал; Рикардо в знаменитом IV разделе «О стоимости» равным образом со всей ясностью и выразительностью указал, что наряду с непосредственным и посредствен­ным¹² трудом определяющее влияние на стоимость благ оказывают также величина капитала и продолжитель­ность его вложения. А для того чтобы без явного проти­воречия иметь возможность предаваться излюбленной философской мечте о труде как об «истинном» источни­ке стоимости, они вынуждены были удалиться с ним в сказочную страну и в сказочные времена, где нет ни ка-

¹² Т.е. прошлым трудом. — Прим. ред. 88

питалистов, ни землевладельцев. Здесь можно было бы утверждать это без всяких возражений, так как никакая проверка невозможна. Эта проверка была невозможна опытным путем, так как для этого отсутствовал опыт, она была невозможна и с помощью научно-психологи­ческого анализа, так как они от такого анализа — по­добно Марксу — уклонялись: они не обосновывали, они постулировали в качестве «естественного» состояния идиллию трудовой стоимости¹³.

Маркс выступил наследником подобных настроений и воззрений, которые благодаря авторитету Смита и Ри- кардо приобрели огромное, хотя, конечно, и не бесспор­ное, значение. И как ярый социалист, он охотно этому верил. Поэтому неудивительно, что к той идее, которая так великолепно подтверждала его экономическое миро­воззрение, он не отнесся с большим скептицизмом по сравнению с Рикардо, которому она должна была в зна­чительной степени встать поперек дороги. Неудивитель­но также, что противоречивые высказывания классиков не возбудили в нем критических сомнений относительно тезиса о трудовой стоимости; эти противоречия он объ­являл лишь попыткой классиков избавиться обходным путем от нежелательных выводов из неудобной истины. Словом, неудивительно, что он на основе того же самого материала, который привел классиков к их односторон­ним, наполовину расплывчатым, наполовину противоре­чивым и совершенно необоснованным высказываниям, он сам лично уверовал в это положение твердо, безус­ловно и с горячей убежденностью. Для себя самого он не нуждался в его дальнейшем обосновании. Но в инте­ресах системы оно требовало формального обоснования.

¹³ Позицию, которую занимали Смит и Рикардо по отношению к учению о трудовой стоимости, я подробно разобрал в: моей Geschichte und Kritik der Kapitalzinstheorien (см. настоящее издание, с. 223 и сл.), где, в частности, мной было доказано, что у классиков нет и следов обоснования этого положения. Ср. так­же: Knies. Der Kredit. II Hafte. S. 60 ff.

Понятно, что в этом отношении он не мог просто опираться на классиков, так как они ничего не обосно­вывали. Но он, как мы знаем, не мог также ни апелли­ровать к опыту, ни пытаться дать хозяйственно- психологическое обоснование, так как эти пути явно привели бы его к положению прямо противоположному тому, что он доказывал. Поэтому он и обратился к логи­чески-диалектической спекуляции, которая так соответ­ствовала его умственному складу. Но здесь это означа­ло: помоги чем можешь помочь. Он знал, что он хочет и что он должен вывести, и он до тех пор с поразительной ловкостью мастерил и подгонял покорные определения и посылки, пока заранее известный вывод действительно не выступил во внешне приличной форме силлогизма.

Возможно, что он при этом был так ослеплен своими собственными убеждениями, что совсем упустил из виду те логические и методологические нелепости, которые в этом случае необходимо должны были вкрасться; воз­можно, что он их замечал, но оправдывал их перед са­мим собой в качестве простых формальных вспомога­тельных средств, которые должны были помочь ему об­лечь в подобающее систематическое одеяние ту истину, которая, по его глубочайшему убеждению, материально обоснованна. Об этом ни я, ни, по всей вероятности, кто другой в настоящее время не может судить.

Но что я мог бы утверждать, так это то, что едва ли когда-нибудь такой могучий ум, каким был Маркс, да­вал бы образец столь тяжелой, столь постоянно и столь явно фальшивой логики, чем это сделал Маркс в систе­матическом обосновании своего основного положения.

Этот ложный тезис Маркс и вплетает в свою систему. Он это проделывает с поразительным тактическим ис­кусством, которое снова блестяще проявляется и при его дальнейших шагах. Хотя он, собственно говоря, вывел свой тезис исключительно из «глубины духа», заботливо

90

избегая доказательства, основанного на опыте, однако нельзя было совершенно устранить мысль опытным пу­тем проверить результат этого априорного спекулятив­ного рассуждения. Если бы этого не сделал сам Маркс, то это, вероятно, сделали бы на свой риск его читатели. Как же поступает Маркс?

Он расчленяет. В одном пункте несоответствие его тезиса с опытом вопиюще. К этому пункту он и обраща­ется, хватая быка за рога. А именно, в соответствии со своим основным принципом, он учил, что стоимости различных товаров относятся как рабочее время, необ­ходимое для их производства¹⁴. Но даже поверхностно­му наблюдателю ясно, что это положение противоречит определенным фактам, что, например, дневной продукт скульптора, столяра-художника, скрипичного мастера, машиностроителя и т.п. имеет гораздо большую стои­мость и, конечно, не равную стоимости дневного про­дукта простого ремесленника или фабричного рабочего, хотя в обоих случаях «овеществлено» одинаковое коли­чество рабочего времени. Маркс сам начинает рассуж­дать об этих фактах при помощи мастерского диалекти­ческого приема. Он говорит о них в таком тоне, будто они не противоречат его основному принципу, но пред­ставляют собой лишь легкий вариант его, который, од­нако, умещается внутри правила и разве что требует не­которого объяснения и более точного определения по­следнего. Он именно разъясняет, что под трудом, в со­ответствии с его теоремой, следует понимать «затрату простой рабочей силы, которой в среднем располагает телесный организм каждого обыкновенного человека, не обладающего никакой специальной подготовкой» — другими словами — «простой средний труд»¹⁵. «Слож­ный труд», — продолжает он, — есть только возведен­ный в степень или, скорее, помноженный простой

¹⁴                                      Marx. Das Kapital. Bd. I. S. 14.

¹⁵                                      Ibid. S. 19, также еще s. 13.

91

труд, так что меньшее количество сложного труда рав­няется большему количеству простого. Опыт показыва­ет, что такое сведение сложного труда к простому совершается постоянно. Товар может быть продуктом самого сложного труда, но его стоимость делает его равным продукту простого труда и, следовательно, сама представляет лишь определенное количество про­стого труда. Различные пропорции, в которых различ­ные виды труда сводятся к простому труду как к едини­це их меры, устанавливаются «общественным процессом за спиною производителей и потому кажутся последним установленными обычаем».

Читателю при беглом чтении это утверждение может показаться весьма правдоподобным. Но если присмот­реться только чуточку хладнокровно и трезво, то это впечатление превращается в свою противоположность.

Факт, с которым мы имеем дело, состоит в том, что продукт одного дня или одного часа квалифицированно­го труда имеет большую стоимость, чем продукт одного дня или одного часа простого труда — например, днев­ной продукт скульптора по стоимости равен пятиднев­ному продукту каменотеса. Маркс учил, что вещи, при­равниваемые друг к другу в процессе обмена, должны содержать «нечто общее одинаковой величины» и этим общим должны быть труд и рабочее время. Труд ли во­обще? Так заставляют предполагать первые, общие рас­суждения Маркса до с. 13, но это было явно неверно, ибо пять дней труда, конечно, не являются «той же са­мой величиной», что и один день труда. Поэтому Маркс не говорит теперь уже более просто труд, но «простой труд»: общим должно быть, таким образом, содержание одинакового количества труда определенного рода, а именно — простого труда.

Но это, если взглянуть хладнокровно, еще менее вер­но, так как в продукте скульптора вообще не овеществ­лен никакой «простой труд», не говоря уже о простом

92 труде в таком же количестве, как в пятидневном про­дукте каменотеса. Трезвая истина такова, что оба про­дукта овеществляют различные виды труда и в различ­ном количестве, и это, как всякий непредубежденный читатель должен признать, является полнейшей проти­воположностью тому положению вещей, которого требу­ет и которое должен утверждать Маркс, а именно, что они являются овеществлением труда одного и того же рода и в одинаковом количестве!

Правда, Маркс говорит: сложный труд «имеет такое же значение» (gilt), как умноженный простой труд, но «значить» это не то, что «быть», а теория идет ведь к сущности вещей. Конечно, люди могут считать в каком- либо отношении равными дневной труд скульптора и пятидневный труд каменотеса, так же как и приравни­вать, например, одну козу пяти зайцам. Но если такое приравнивание не оправдывало бы статистиков, утвер­ждающих с научной серьезностью, что будто бы в окру­ге, в котором обитают 100 диких коз и 500 зайцев, име­ется 1000 зайцев, то столь же мало может быть оправда­но серьезное утверждение статистика цен или теоретика стоимости, что в дневном продукте скульптора будто бы овеществлено пять дней простого труда и что это явля­ется реальным основанием для приравнивания в процес­се обмена этого продукта продукту пятидневного труда каменотеса. Немного ниже я попытаюсь показать на примере, непосредственно касающемся проблемы стои­мости, что можно доказать все что угодно, если позво­лять себе там, где «быть» становится поперек дороги, выбраться с помощью «значить» и «пусть значит». Но прежде я должен остановиться еще на одном пункте.

Именно в цитированном месте Маркс делает попытку оправдать свой маневр со «сведением» сложного труда к простому, и притом как раз на основе опыта: «опыт показывает, что такое сведение сложного труда к про­стому совершается постоянно. Товар может быть про­дуктом самого сложного труда, но его стоимость делает его равным продукту простого труда и, следовательно, сама представляет лишь определенное количество про­стого труда».

Хорошо. Согласимся временно с этим и присмотрим­ся лишь внимательнее, каким образом и на основании каких факторов должен быть определен масштаб этого привлекаемого Марксом эмпирически происходящего сведения. Здесь мы сталкиваемся с весьма естественным, но и весьма компрометирующим теорию Маркса явлени­ем, а именно, что масштаб сведения определяется не чем иным, как самими фактическими меновыми отноше­ниями. Отношение, в котором сложные виды труда в процессе образования стоимости их продуктов должны быть пересчитаны в простой труд, определяется или поддается определению не a priori¹⁶ из какого-либо свой­ства, внутренне присущего сложным видам труда, — это решает не что иное, как действительный результат, дей­ствительные меновые отношения. Маркс сам говорит это: «Его стоимость делает его равным продуктом про­стого труда», и он указывает на «общественный про­цесс», благодаря которому «различные пропорции, в которых различные виды труда сводятся к простому труду как к единице их меры, устанавливаются за спи­ной производителей», и что поэтому эти пропорции «кажутся установленными обычаем».

Что же означает при этих обстоятельствах указание на «стоимость» и на «общественный процесс» как на факторы, определяющие масштаб сведения? Оно пред­ставляет, оставляя в стороне все остальное, явный по­рочный круг в объяснении. Предметом, требующим объ­яснения, должны быть меновые отношения товаров, на­пример, почему статуэтка, которая стоила одного дня труда скульптора, обменивается на воз щебня, который стоил пяти дней труда камнедробильщиков, а не на

¹⁶ Из предшествующего {лат.). Независимо от опыта. — Прим.

изд.

94 большее или меньшее количество щебня, которое стоило десяти или только трех дней труда? Как это нам разъ­ясняет Маркс? Меновое отношение таково, а не иное, потому что день труда скульптора должен быть сведен как раз к пяти дням простого труда. А почему он дол­жен быть сведен как раз к пяти дням? Потому что опыт показывает, что так происходит сведение путем общест­венного процесса. А что это за общественный процесс? Тот самый, который должен быть объяснен, тот самый, при помощи которого продукт одного дня скульптора приравнивается по стоимости к продукту пяти дней обычного труда. Если бы этот продукт постоянно обме­нивался на продукт только трех дней простого труда, то Маркс точно так же предложил бы рассматривать этот масштаб сведения — 1:3 как соответствующий опыту и обосновывал бы на нем объяснение, почему статуэтка должна быть обменена как раз на продукт трех дней труда камнедробилыцика, а не больше и не меньше. Од­ним словом, ясно, что таким путем мы ничего не можем узнать о подлинной причине, почему продукты различ­ных видов труда обмениваются друг на друга в том или ином отношении, они обмениваются так потому, — го­ворит нам Маркс, хотя и несколько иными словами, — что они так обмениваются в действительности!

Замечу еще мимоходом, что эпигоны Маркса, может быть, сознавая только что изображенный порочный круг, сделали попытку поставить сведение сложного труда к простому на другой реальный базис. «Это не фикция, а факт, — говорит Грабский¹⁷, — что час сложного труда содержит в себе большее число часов простого труда». Ибо нужно, чтобы быть последова­тельным, принимать в расчет также и тот труд, который был затрачен на усвоение искусства (Kunstfertigkeit). Я полагаю, что не следует тратить много слов, чтобы об­наружить полную несостоятельность и этого указания.

¹⁷ Deutsche Worte. 15. Jahrg. Heft 3. Marz 1895. S. 155.

Против того, чтобы к непосредственному труду приба­вить соответствующую долю падающего на него труда по обучению, я ничего не могу возразить. Но очевидно, что из этой добавки труда только тогда можно было бы выводить различия между сложным и простым трудом, если бы добавочное количество труда по обучению соот­ветствовало количественным различиям сложного и про­стого труда. В рассматриваемом, например, нами случае в одном часе труда скульптора действительно заключа­лось бы пять часов простого труда лишь тогда, если бы каждому одному часу работы соответствовали четыре часа обучения, или же, считая более крупными едини­цами, если бы из 50 лет, посвященных обучению и рабо­те по своему призванию, скульптор должен был бы 40 лет обучаться, чтобы иметь возможность работать в течение 10 лет. Никто, однако, не станет утверждать, что такое или приблизительно такое соотношение имеет место в действительности. Поэтому от явно несостоя­тельной гипотезы эпигонов, предназначенной разрешить затруднения, я возвращаюсь обратно к учению самого учителя, чтобы еще на одном примере иллюстрировать характер и значение его заблуждений, в котором, как я полагаю, ложность выводов Маркса наиболее четко вы­ступает наружу.

С помощью точно такого же рода аргументации мож­но было бы, собственно говоря, выставить и утверждать то положение, что принцип и масштаб меновой стоимо­сти заключаются в вещественном содержании товара, что товары обмениваются в отношении овеществленного в них количества вещества, 10 кг вещества, заключен­ных в одной товарной форме, обмениваются всегда на 10 кг вещества в другой товарной форме. Если бы про­тив этого утверждения вполне естественно возразили, что это явно неверно, ибо, например, 10 кг золота обме­ниваются не на 10, но на 40 000 кг железа или на еще большее число килограммов угля, то мы возразили бы по примеру Маркса: при образовании стоимости дело идет о содержании общего среднего вещества. Послед­нее функционирует в качестве единицы меры. Качест­венные, красивые, ценные вещества «имеют значение (gelten) только как возведенное в степень, или, скорее, помноженное простое вещество, так что меньшее количе­ство квалифицированного вещества равняется большему количеству простого вещества. Опыт показывает, что такое сведение совершается постоянно. Товар может быть сделан из самого изысканного вещества, но его стоимость делает его равным товарам из простого веще­ства и, следовательно, сама представляет лишь опре­деленное количество простого вещества». «Обществен­ный процесс», в действительном существовании которо­го не может быть сомнения, сводит постоянно, напри­мер, фунт золота в необработанном виде к 40 ООО, а фунт серебра в необработанном виде к 1500 фунтам же­леза в необработанном виде. Обработка золота, напри­мер, обычным золотых дел мастером или рукою велико­го художника порождает дальнейшие нюансы в квали­фикации вещества, что опытным путем и подтверждает практика наличием особых масштабов сведения. Если поэтому фунт золота в слитке обменивается на 40 ООО фунтов необработанного железа или если золотой бокал работы Бенвенуто Челлини такого же веса обменивается на 4 ООО ООО фунтов железа, то это является не нару­шением, а подтверждением того положения, что товары обмениваются в отношении представленного в них «среднего вещества»!

Я полагаю, что непредубежденный читатель легко уз­нает в приведенной аргументации оба ингредиента мар- ксова рецепта: подмену понятия «быть» понятием «зна­чить» и порочный круг в объяснении, который заключа­ется в выведении масштаба сведения из фактических меновых отношений, которые как раз и нуждаются в объяснении!

Так-то Маркс разделался с самым кричащим проти­воречием своей теории, с фактами — диалектически,

7 О. Бсм-Баверк

О иге и Бём-Баверк_____________________________________________________________________

бесспорно, чрезвычайно искусно, на самом же деле, ес­тественно, иначе это и быть не могло — самым несо­стоятельным образом.

Наряду с этим у него имеются еще и другие, менее бросающиеся в глаза несоответствия фактической дейст­вительности, а именно те, источником которых является влияние величины вложения капитала на определение фактической цены благ, несоответствия, которые, как выше было отмечено, подробно рассматривает Рикардо в IV отделе главы «О ценности». По отношению к этим несоответствиям Маркс применяет другую тактику. Не­которое время он совершенно их не замечает. Он игно­рирует их на протяжении двух томов. Он абстрагирует­ся от них в порядке предпосылки на протяжении всего первого и второго томов, как будто они не существуют. Во всем дальнейшем изложении своей теории стоимости, равно как и при развертывании своей теории прибавоч­ной стоимости, он исходит из предположения, частью молчаливо допускаемого, частью ясно высказанного, что товары в действительности обмениваются по своим стоимостям, иначе говоря, в точном отношении овещест­вленного в них труда¹⁸.

Также и это абстрагирование, взятое в виде предпо­ложения, связанного у него с чрезвычайно искусным диалектическим приемом. Именно: имеются некоторые фактические отклонения от теоретической нормы, от ко­торых теоретик действительно может абстрагироваться: это — случайные и скоропреходящие колебания рыноч­ных цен вокруг их постоянного нормального уровня. В тех случаях, когда он заявляет о своем намерении от­влечься от отклонений цен от стоимостей, Маркс не упускает из виду обратить внимание читателей на эти «случайные обстоятельства», от которых нужно «от­влечься», на «постоянные колебания рыночных цен»,

¹⁸ Например: Marx. Das Kapital. Bd. I. S. 141 ff., 150, 151, 158 и в других местах. А также еще в начале третьего тома: Bd. III. S. 25, 128, 132.

которых «повышения и понижения взаимно компенси­руются» и которые «сами собой сводятся к средней цене как к своей внутренней норме»¹⁹. Такими указаниями он добивается одобрения читателей по поводу своего абст­рагирования. Но что он при этом абстрагируется не про­сто от случайных колебаний, но также и от «отклоне­ний» прочих, продолжительных, типичных, существова­ние которых образует прямо-таки интегральную часть самой нормы, требующей объяснения, это остается скрытым для недостаточно внимательного читателя, и он, не догадываясь, проходит мимо методологического смертного греха автора.

Ведь это же методологический смертный грех, когда в научном исследовании игнорируется как раз то, что должно быть объяснено. Целью марксовой теории при­бавочной стоимости является не что иное, как выдер­жанное в его духе объяснение прибыли на капитал. Но прибыль на капитал как раз и коренится в постоянных отклонениях товарных цен на суммы их трудовых из­держек. Если поэтому игнорируются эти «отклонения», то тем самым игнорируется как раз главное, что должно быть объяснено. Уже 12 лет тому назад я указал на ту же самую методологическую ошибку у Родбертуса, ко­торый в одинаковой мере грешит в этом отношении, как и Маркс²⁰.

Да будет мне позволено повторить заключительные слова моей тогдашней критики: «Они (сторонники тео­рии эксплуатации) устанавливают закон, что стоимость всех товаров основывается на воплощенном в них рабо­чем времени, чтобы вслед за тем все случаи образования стоимостей, которые с этим «законом» не гармонируют (как, например, разница между стоимостями, которая, как прибавочная стоимость, приходится на долю капи-

¹⁹                                      Например: Marx. Das Kapital. Bd. I. S. 150 прим. 3.

²⁰                                      О Родбертусе см. подробные разъяснения в: Böhm-Bawerk. Geschichte und Kritik der Kapitalzinstheorien (см. настоящее изда­ние, с. 195 и сл., в особенности также прим. 73 на с. 199—200).

талистов) — объявить «противоречащими закону», «не­естественными», «несправедливыми» и подлежащими уничтожению. Таким образом, они сперва игнорируют исключения, чтобы быть в состоянии объявить закон стоимости всеобщим законом. После того как они таким образом добились разными ухищрениями его всеобщно­сти, они опять возвращаются к исключениям, чтобы на них положить клеймо нарушителей закона. Такого рода умозаключение нисколько не лучше умозаключения, что «все люди глупы», которое было бы выведено как «все­общий закон» при игнорировании существования умных людей из того, что на свете есть много глупых людей, а затем потребовало бы исключения всех умных, «проти­воречащих закону»²¹.

Благодаря своему маневру отвлечения Маркс, конеч­но, приобретает большое тактическое преимущество. Он устранил из своей системы мешавшую ему действитель­ность «путем предположения» и избежал поэтому, пока была возможность придерживаться этого устранения, всякого столкновения с ней. Это было возможно по от­ношению к остальной, значительно большей части пер­вого тома, всего второго, а также для первой четверти третьего тома. В средних звеньях марксовой системы поток логического развертывания и взаимной увязки действительно протекает с импонирующей законченно­стью и внутренней последовательностью. Маркс может здесь придерживаться правильной логики, потому что он заранее путем «предположения» привел факты в соот­ветствие со своими идеями, а поэтому он и может ос­таться верным своим идеям, не вступая в противоречие с фактами, а где Маркс может придерживаться правиль­ной логики, это у него получается мастерски. Эти сред­ние части системы, при всей ложности ее исходного пункта, благодаря их исключительной внутренней по­следовательности навсегда обеспечивают за ее творцом

²¹ Böhm-Bawerk. Geschichte und Kritik der Kapitalzinstheorien. S. 392 (см. настоящее издание, с. 250).

100 славу первоклассного мыслителя. Читатели, преодолев бурное начало, в течение этого продолжительного дви­жения средних частей, в сущности действительно без­укоризненных по своей внутренней последовательности, начинают сживаться — что для практического влияния марксовой системы оказалось не менее кстати — с ми­ром марксовых идей и начинают доверять ходу их раз­вития: они действительно также превосходно вытекают одна из другой и прекрасно укладываются в одно целое. И вот Маркс предъявляет к этим укрепившимся в дове­рии читателям целый ряд притязаний весьма затрудни­тельного свойства, которые он в конце концов вынужден выставить в третьем томе.

Как Маркс ни старается это отсрочить, он все же должен обратиться к фактам действительной жизни. Он должен в конце концов сознаться перед своими читате­лями, что товары — и притом постоянно и необходимо — в действительной жизни обмениваются не в отноше­нии овеществленного в них рабочего времени, но частью выше, частью ниже этого соотношения, в зависимости от того, приходится ли на вложенный капитал меньшая или большая сумма средней прибыли, — короче, что наряду с рабочим временем координирующим основани­ем, определяющим меновое отношение товаров, является также и вложение капитала. Отсюда вытекают для Мар­кса две трудные задачи. Он должен, во-первых, попы­таться оправдаться перед своими читателями в том, что он сначала и так долго учил, что труд является единст­венным определяющим основанием меновых отношений; и, во-вторых, он должен, что, пожалуй, представляло еще более затруднительную задачу, — так теоретически истолковать факты, противоречащие его теории, чтобы это объяснение явно не совпадало бы целиком с его тео­рией трудовой стоимости, но чтобы, с другой стороны, оно ей все-таки не противоречило.

Само собою разумеется, что в данном случае нельзя было придерживаться правильной, прямой логики. Мы

101 замечаем здесь подобие того, что наблюдалось в путан­ном начале системы. Там Марксу для обоснования тео­ремы, которая не могла быть выведена непосредственно из фактов, приходилось насиловать факты, а главным образом логику и допускать невероятнейшие ошибки. Так обстоит дело и сейчас. Теоремы, которые на протя­жении двух томов только одни, а посему и без помехи занимали все поле, теперь опять встречаются с фактами, которые, естественно, так же мало соответствуют этим теоремам, как и вначале. Гармония системы все же должна быть сохранена. Это может быть достигнуто только в ущерб логике. Таким образом, система Маркса представляет нам на первый взгляд странное, но при изложенных обстоятельствах совершенно естественное зрелище. Весьма значительная по объему часть системы представляет собой мастерский образец строгой закон­ченной логики, вполне достойной силы мысли своего автора; однако в ней в двух, и как раз важнейших, мес­тах, к сожалению, включены части, характеризующие невероятную слабость и непоследовательность мысли: первый раз в самом начале, где теория впервые отделя­лась от фактов, а во второй раз — после первой четвер­ти третьего тома, где факты опять появляются в поле зрения читателя; речь идет главным образом о десятой главе третьей книги.

С одной частью ее содержания мы уже познакоми­лись и оценили ее; она посвящена самозащите Маркса против упрека в противоречии закона цен производства «закону стоимости»²². Остается, однако, бросить еще взгляд на вторую задачу указанной главы — на то тео­ретическое обоснование, с помощью которого Маркс вводит в свою систему теорию цен производства, нахо­дящуюся в соответствии²³ с фактическими отношениями.

²²                                      См. выше.

²³                                      Само собой разумеется, что я здесь не рассматриваю относи­тельно мелкие различия в мнениях; в особенности же я отказыва­юсь на протяжении всего этого исследования от разбора тонких

102

Это рассмотрение приводит нас еще к одному из самых поучительных, а для марксовой системы и самых харак­терных пунктов, а именно к вопросу о месте «конкурен­ции» в его системе.

3

Как я уже однажды указал выше, «конкуренция» яв­ляется своего рода собирательным названием для всех тех психических побуждений и мотивов, которыми сто­роны, выступающие на рынке, руководствуются в своих поступках и которые, таким образом, оказывают влия­ние на образование цен. Свои мотивы имеет желающий купить, мотивы, которым он следует при покупке и из которых для него возникает известное руководящее пра­вило относительно размера цены, которую он намерен предложить или с самого начала, или же в самом край­нем случае. Точно так же известные мотивы имеют про­давец и производитель; от них зависит, продаст ли он свой товар по известной цене, а по другой не продаст, будет ли он при определенном уровне цен продолжать или даже расширять свое производство, при другом же уровне прекратит его. В конкуренции покупателей и продавцов все эти побуждения и определяющие основа­ния сталкиваются друг с другом, и кто для объяснения ценообразования обращается к конкуренции, в сущности под этим собирательным названием обращается к игре и действию всех психических мотивов и побуждений, ко­торыми руководствовались на рынке обе стороны. Во­обще Маркс всячески старается отвести в своей системе возможно более подчиненное место конкуренции и дей­ствующим в ней силам. Он ее или совершенно не рассматривает, или по крайней мере старается, где только и как только это возможно, затушевать характер и степень ее влияния. Это обнаруживается в различных случаях самым поразительным образом.

оттенков как по существу, так и чисто терминологических, кото­рые существуют относительно понимания «закона издержек».

И прежде всего это имеет место уже в выведении им своего закона трудовой стоимости. Всякий непредубеж­денный знает и видит, что то самое влияние, которое вообще оказывает затраченное количество труда на дли­тельный уровень цен на благо, а это влияние, конечно, не столь исключительно, как об этом говорит закон стоимости Маркса, проявляется только посредством иг­ры спроса и предложения или же посредством конку­ренции. В отдельных случаях обмена или при монопо­лии могут образоваться такие цены, которые не имеют никакого отношения к овеществленному рабочему вре­мени (независимо также и от притязаний вложенного капитала). Маркс, естественно, знает это также. Однако с самого же начала при обосновании своего закона стои­мости он об этом не упоминает. Если бы он это сделал, то нельзя было бы отделаться от дальнейшего вопроса и от исследования того, каким образом и посредством ка­ких промежуточных звеньев среди всех тех мотивов и факторов, которые действуют под флагом конкуренции, именно рабочему времени должно достаться единственно решающее влияние на высоту цен. Неизбежный же при этом более полный анализ указанных мотивов, без со­мнения, сильней выдвинул бы на передний план потре­бительную стоимость товаров, чем это имеет место у Маркса, многое показал бы в другом освещении, и во­обще обнаружилось бы много такого, чему Маркс в сво­ей системе не хотел придавать никакого значения.

Поэтому он молчаливо проскальзывает мимо того пункта, где при систематическом обстоятельном обосно­вании своего закона стоимости он должен был бы изло­жить промежуточную роль конкуренции. После он о ней вспоминает, но, судя по месту и по характеру этого упоминания, он вспоминает о ней не как о важном звене в теоретической системе, но в беглых случайных замеча­ниях, отмечая в двух словах факты, — одним словом как нечто, что более или менее понятно само по себе и для чего не требуется утруждать себя более глубоким обоснованием.

104

Я полагаю, что в наиболее сжатом виде Маркс реги­стрирует этот факт на с. 156 третьего тома, где он вы­двигает следующие три условия обмена товаров по це­нам, которые приблизительно соответствуют их «стои­мостям», т.е. овеществленному рабочему времени: 1) чтобы обмен товаров «перестал быть чисто случай­ным или единичным явлением», 2) чтобы товары «про­изводились с той и другой стороны в относительных ко­личествах, приблизительно соответствующих взаимной потребности в них, что устанавливается взаимным опытом, получаемым при сбыте, и таким образом с течением времени развивается как результат самого обмена» и 3) «чтобы никакая естественная или искус­ственная монополия не давала возможности сторонам, совершающим сделку, продавать выше стоимости или не вынуждала уступать ниже ее». Следовательно, в качест­ве условий того, чтобы его закон стоимости вообще мог проявить свое действие, Маркс требует оживленной дву­сторонней конкуренции, достаточно продолжительной для того, чтобы приспособить производство к обнару­жившемуся на опыте сбыту или же к потребностям поку­пателей. Это место мы должны хорошенько запомнить.

Более точного обоснования здесь не дается. Напро­тив, немного дальше и как раз посредине тех рассужде­ний, где Маркс еще относительно весьма подробно и точно говорит о конкуренции, о ее двух «сторонах» — спросе и предложении — и их отношении к образова­нию цен, он категорически отклоняет «более глубокий анализ этих обеих общественных движущих сил», как «сюда не относящийся»²⁴!

Более того! Чтобы еще более умалить значение пред­ложения и спроса для теоретической системы и, воз­можно также, чтобы оправдать свое пренебрежение к этим факторам, Маркс придумал собственную замеча­тельную теорию, которой он касался еще ранее в слу-

²⁴ Marx. Das Kapital. Bd. I. S. 169. См. также выше.

105

чайных замечаниях и которую он развивает на с. 169 — 170 третьего тома. Он исходит из того, что если один из двух факторов перевешивает второй, например, спрос перевешивает предложение или наоборот, то образуются ненормальные рыночные цены, отклоняющиеся от «ры­ночной стоимости» — «центра колебаний для этих ры­ночных цен»; напротив, для того чтобы товары продава­лись по этой своей нормальной рыночной стоимости, спрос и предложение должны покрывать друг друга. К этому он присоединяет следующую замечательную аргу­ментацию: «Если предложение и спрос покрывают друг друга, то они перестают действовать... Если две си­лы, равные по величине, действуют в противоположных направлениях, то они взаимно уничтожаются, вовсе не действуют вовне, и явления, возникающие при этом ус­ловии, должны быть объяснены как-нибудь иначе, а не действием этих двух сил. Раз спрос и предложение взаимоуничтожаются, они перестают объяснять что бы то ни было, не воздействуют более на рыночную стоимость и оставляют нас в полном неведении относи­тельно того, почему рыночная стоимость выражается именно в этой сумме денег, а не в какой-либо иной». Из отношения спроса и предложения могут быть поэтому объяснены лишь «отклонения от рыночной стоимости», которые вызываются перевесом одной силы над другой, но отнюдь не высота самой рыночной стоимости.

Ясно само собой, что эта редкостная теория Маркса хорошо подходит к его системе. Если длительный уро­вень цен не может быть объяснен соотношением между спросом и предложением, то совершенно в порядке ве­щей, что Маркс в своем обосновании не обращался бо­лее к этим несущественным факторам и без обиняков ввел в свою систему тот самый фактор, который, по его мнению, один только оказывает реальное влияние на величину стоимости, а именно — труд.

Не менее очевидно, полагаю я, что эта удивительная теория совершенно ложна. Как это часто имеет место у

106

Маркса, ее аргументация основывается на простой игре слов.

Совершенно верно, что при продаже товара по его нормальной рыночной стоимости спрос и предложение должны в известном смысле покрывать друг друга, т.е. что при данной цене товаров их действительно требуется столько, сколько и предложено. Но это верно не только при продаже по нормальной рыночной стоимости, но и при любой, также и отклоняющейся от нее, ненормаль­ной рыночной цене. Далее, всякому, а также и Марксу прекрасно известно, что предложение и спрос представ­ляют собой эластичные величины. Помимо фактическо­го, осуществляющегося в обмене спроса и предложения всегда имеется также еще и «выключенные» спрос и предложение, а именно то множество лиц, которые так­же желают иметь товары для удовлетворения своих по­требностей, но которые не хотят или не могут дать цену, предложенную их более сильными конкурентами, а так­же и те лица, которые равным образом готовы доставить спрашиваемые товары, однако только по ценам более высоким, чем существующие в данное время на рынке; фраза же, что спрос и предложение «покрываются», от­носится не ко всему спросу и предложению, но только к его достигшей успеха части. Наконец, также известно, что задачей механики рынка и является как раз выделе­ние этой осуществляющейся части из совокупного спроса и предложения и что процесс ценообразования является самым существенным средством этого выделения.

Невозможно, чтобы было куплено больше товаров, чем продано. Поэтому с обеих сторон может достигнуть успеха лишь одинаковое число претендентов (соотноси­тельно — претендентов на одинаковое количество това­ров). Отбор этого равного числа и достигается лишь благодаря тому, что цена автоматически достигает такой высоты, в силу которой лишние на обеих сторонах ис­ключаются; цена одновременно слишком высока для лишних претендентов на покупку и слишком низка для лишнего числа желающих продать. В определении этой высоты цены принимают участие не только достигшие уже успеха, но также и исключенные соискатели²⁵, и уже поэтому неправильно из этого равенства части спро­са и предложения, завершающейся в сделке, заключать о полном прекращении всякого слияния спроса и пред­ложения вообще.

Но это неправильно еще и по другой причине. Если мы даже предположим, что при ценообразовании речь идет только о той количественно находящейся в равно­весии части спроса и предложения, которая осуществи­лась в сделке, то совершенно ложным и ненаучным яв­ляется предположение, что две силы, находящиеся в равновесии, поэтому «перестают действовать». Наобо­рот, их действием и является достигнутое состояние равновесия, и если речь идет об объяснении этого со­стояния равновесия со всеми его отличиями, к которым прежде всего относится высота уровня, при котором ус­тановилось равновесие, то это равновесие не может быть объяснено, как думает Маркс, только «как-нибудь ина­че, а не действием обеих сил», — оно только и может быть действием сил, находящихся в равновесии. Это абстрактное положение, впрочем, лучше всего может быть разъяснено на практическом примере.

Мы запускаем воздушный шар. Всякий знает, что воздушный шар только тогда и только потому поднима­ется, что он наполнен газом более легким, чем атмо­сферный воздух. Но он поднимается не безгранично, но

²⁵ Более точный анализ показывает, что цена должна устанавли­ваться между денежными оценками так называемых «предельных пар», т.е. между той суммой, которую готов предложить послед­ний из покупателей, вступивших в сделку, и той суммой, которую в крайнем случае готов уплатить первый из исключенных из по­купки на стороне покупателей, и между той суммой, которой го­тов удовольствоваться последний из продавцов, еще вступивший в сделку, и той, которой в крайнем случае удовольствовался бы первый из исключенных из сделки, продавцов. Подробнее см.: Böhm-Bawerk. Positive Theorie des Kapitals. S. 266 ff.

108

только до известной высоты, где он и остается парить, если положение дела не изменяют другие влияния, как потеря газа и т.п. Как регулируется и какими фактора­ми определяется эта высота подъема? Это также совер­шенно ясно и очевидно. Плотность атмосферного возду­ха уменьшается с высотой. Шар поднимается только до тех пор, пока плотность окружающего его воздуха больше его собственной плотности, и он перестает под­ниматься, когда его собственная плотность и плотность окружающего его воздуха находятся как раз в равнове­сии. Воздушный шар будет, следовательно, подниматься тем выше, чем меньше плотность наполняющего его газа и чем выше тот слой воздуха, в котором он встретит равную плотность атмосферного воздуха. При таких об­стоятельствах ясно, что объяснение высоты подъема мо­жет быть достигнуто только указанием на взаимные от­ношения плотности воздушного шара, с одной стороны, и атмосферного воздуха, с другой.

Но как выглядело бы дело с точки зрения круга идей Маркса? При достигнутой высоте подъема плотность воздушного шара и плотность окружающего воздуха на­ходятся в равновесии. Они «перестают поэтому действо­вать», «они перестают что-либо объяснять», они «не дей­ствуют на высоту подъема», и если мы поэтому хотим объяснить последнюю, то должны ее «объяснить как- нибудь иначе, а не действием обеих сил». Но чем же?

Еще пример. Если десятичные весы при взвешивании тела показывают 50 кг, как может быть объяснено это положение весов? Не отношением тяжести взвешиваемо­го тела, с одной стороны, и гири, служащей для взве­шивания — с другой, так как при данном положении весов обе силы находятся в равновесии, поэтому пере­стают действовать и, исходя из их отношения, нельзя ничего объяснить, нельзя объяснить также и положение весов!

Я думаю, что ошибка достаточно очевидна; не менее очевидно и то, что ошибка подобного рода лежит в ос­нове тех рассуждений, при помощи которых Маркс уст­раняет влияние предложения и спроса на высоту дли­тельного уровня цен. Впрочем, чтобы не возникло како­го-либо недоразумения, заявляю: я далек от того мне­ния, что ссылка на формулу спроса и предложения со­держит в себе полное и удовлетворительное объяснение длительного уровня цен. Напротив, мое мнение, которое я неоднократно и обстоятельно развивал в другом месте, сводится к тому, что необходимо подвергнуть подробно­му анализу те элементы, которые лишь в грубых чертах обозначаются этими громкими словами, причем следует точно установить способ и степень их взаимного влияния и таким образом продвинуться вперед к познанию тех элементов, которым именно и нужно приписать специ­альное влияние на длительное состояние цен. Но для такого более глубоко идущего объяснения необходимым промежуточным звеном и является это отвергнутое Марксом влияние отношения спроса и предложения на процесс образования цен. Объяснения следует искать не вне этого влияния, путь к нему идет через них.

Вернемся опять к нашей нити исследования. Мы виде­ли уже на различных примерах, в какой степени Маркс стремится отодвинуть в своей системе на задний план влияние спроса и предложения. Но теперь, при этом за­мечательном повороте, который проделывает его система после первой четверти третьего тома, перед ним встает задача объяснить, почему же длительный уровень цен товаров тяготеет не к количествам овеществленного тру­да, но к отклоняющимся от них «ценам производства».

Той силой, которая осуществляет это, он считает кон­куренцию. Конкуренция уравнивает первоначально раз­личные нормы прибыли в различных отраслях произ­водства в зависимости от различного органического со­става капитала в одну общую среднюю норму прибыли и в связи с этим цены, взятые за продолжительный срок, должны тяготеть к ценам производства, приносящим одинаковую среднюю прибыль.

Поспешим отметить несколько пунктов, важных для оценки этого объяснения.

Во-первых, ясно, что ссылка на конкуренцию по су­ществу не означает ничего иного, как ссылку на дейст­вие спроса и предложения. И в том самом, приведенном нами выше, месте, в котором Маркс наиболее связно изображает процесс уравнения норм прибыли посредст­вом конкуренции капиталов²⁶, он так же и совершенно недвусмысленно допускает, что этот процесс совершает­ся при «таком соотношении между спросом и предло­жениемчто в различных сферах производства создается одна и та же средняя прибыль, и благодаря этому стои­мости превращаются в цены производства».

Во-вторых, устанавливается, что в этом процессе речь идет не о простых колебаниях вокруг центра тяготения, соответствующего теории стоимости первых двух томов, т.е. вокруг овеществленного рабочего времени, но о решительном отходе цен к другому, устойчивому центру тяготения, а именно — к цене производства.

И тотчас же встает вопрос за вопросом. Если, по Марксу, отношение между спросом и предложением во­обще не может оказывать никакого влияния на устойчи­вый уровень цен, то как может «конкуренция», которая тождественна с этим отношением, быть той силой, кото­рая передвигает устойчивый уровень цены с уровня «стоимости» к отклоняющемуся от него уровню цены производства?

Не прорывается ли в этом вынужденном и не соглас­ном с теорией обращении к конкуренции, как deus ex machina²⁷, которая отводит устойчивые цены от соответ­ствующего этой теории центра тяготения, т.е. овеществ­ленного количества труда, к иному центру тяготения, невольное признание того, что «общественные движущие силы», которые управляют действительной жизнью, за-

²⁶                                      Marx. Das Kapital. Bd. III. S. 175 ff.

²⁷                                      Бог из машины Слат.). — Прим. изд.

ключают в себе и приводят в действие такие элементар­ные определяющие основания меновых отношений, ко­торые не сводятся к рабочему времени, и не является ли просто несовершенным, не соответствующим фактам пер­воначальный теоретический анализ, считавший исключи­тельно рабочее время основой меновых отношений?

И далее. Сам Маркс нам сказал, — мы это место хо­рошо запомнили²⁸, — что товары лишь тогда обменива­ются приблизительно по своим стоимостям, когда имеет­ся оживленная конкуренция, следовательно, он охарак­теризовал тогда конкуренцию как фактор, который име­ет тенденцию приближать цены товаров к их «стоимо­стям». А теперь мы узнаем, что конкуренция является силой, которая, напротив, отклоняет цены товаров от их стоимостей и приводит их к ценам производства!

Возможно ли какое-либо примирение этих высказы­ваний, которые еще к тому же находятся в одной и той же главе, а именно в десятой главе третьего тома, по всей вероятности обреченной на роковую известность? И если Маркс, может статься, думал найти примирение в том, что одно положение действительно для первобыт­ных обществ, а другое — для развитого современного общества, то не должны ли мы ему возразить, что свою теорию трудовой стоимости он вывел в первой главе своего труда не из отношений робинзонады, а из отно­шений обществ, «в которых господствует капиталистиче­ский способ производства» и чье «богатство представля­ется в виде огромного скопления товаров»? И разве он не утверждает во всем своем произведении, что отноше­ния нашего современного общества мы должны рассмат­ривать и оценивать в свете его трудовой теории? Если же мы зададимся вопросом, где же в современном обще­стве, согласно его собственным словам, следует искать ту область, где действует его закон стоимости, то наши поиски ни к чему не приведут: или отсутствует всякая

28 См. выше, с. 102—103. 112

конкуренция, и тогда товары вообще обмениваются не по их стоимости²⁹, или же конкуренция проявляет свое действие; тогда они уже обмениваются не по своим стоимостям, а по ценам производства³⁰. Так одно проти­воречие нагромождается на другое в этой зловещей де­сятой главе. Я не хочу увеличивать и без того сильно разросшееся исследование перечислением еще всех тех менее значительных противоречий и неточностей, кото­рыми кишит эта глава. Я полагаю, что всякий, кто бес­пристрастно прочтет эту главу, испытает ощущение, что она не удалась. Вместо самого строгого, выразительного и осторожного изложения, вместо железной логики, к которым мы так привыкли при чтении блестящих частей труда Маркса, здесь мы находим неуверенность и ка- кую-то скачкообразность не только в аргументации, но даже и в употреблении технических терминов. Как по­разительна, например, постоянно меняющаяся трактовка спроса и предложения, которые рассматриваются то как эластичные величины с различиями по степени напря­женности, что совершенно правильно, то вслед же за этим как простые количества, — следуя наихудшему примеру давно преодоленной «вульгарной экономии»; или как неудовлетворительно и мало последовательно изложение, посвященное факторам, определяющим ры­ночную стоимость, когда различные части товаров, вы­брасываемых на рынок, производятся при неодинаковых условиях производства и т.п.

Причина этого явления кроется не только в том, что эта глава написана стареющим Марксом, ибо и в более позднее время написанных частях неоднократно встре­чается великолепное изложение. Эта же неудачная гла­ва, на содержание которой уже в первом томе встреча­ются темные намеки³¹, несомненно была уже ранее за-

²⁹                                      Marx. Das Kapital. Bd. III. S. 156 ff.

³⁰                                      ibid. S. 176.

³¹                                      Например: Marx. Das Kapital. Bd. I. S. 151 прим. 37, 210 прим. 31.

ИЗ

8 О. Бём-Баверк думана им. Однако Маркс пишет здесь путано и неоп­ределенно потому, что он не мог писать ясно и опреде­ленно, не вступая с собой в противоречие и не опровер­гая самого себя. Если бы он здесь взял за исходный пункт наблюдаемые в действительной жизни меновые отношения, осветил бы их с той же серьезностью и ос­новательностью, с какой провел на протяжении двух томов до крайних логических выводов свою гипотезу о трудовой стоимости, если бы он здесь дал понятию «конкуренции» научное содержание путем тщательного хозяйственно-психологического анализа «движущих сил», проявляющих свое действие под собирательным названием «конкуренции», если бы он здесь не успокаи­вался и не останавливался до тех пор, пока не было бы выяснено любое промежуточное звено, пока любой вы­вод не был бы доведен до своего логического конца и пока какое-либо отношение представлялось еще темным или полным противоречий, а в таком более глубоком исследовании или разъяснения нуждается почти каждое слово его десятой главы в нынешнем виде, тогда он был бы вынужден шаг за шагом идти к построению совер­шенно иной по своему содержанию системы и нельзя было бы избегнуть явного противоречия и опровержения основных положений его первоначальной системы. Из­бегнуть этого удалось только благодаря приукрашива­нию, расплывчатости и темноте — это должен был чув­ствовать Маркс, если не сознательно, то инстинктивно, когда он прямо отклонял «более глубокий анализ обще­ственных движущих сил».

И в этом, я полагаю, и заключается альфа и омега всех марксовых заблуждений, противоречий и неясно­стей. Его система не находится ни в какой основатель­ной, тесной связи с фактами. Не путем здоровой эмпи­рии, не путем основательного хозяйственно-психологи­ческого анализа Маркс вывел из фактов основы своей системы, он строит ее на такой непрочной основе, как натянутая диалектика. В этом тот большой грех, кото-

114 рый Маркс кладет в колыбель своей системы. Из него с необходимостью вытекают все остальные. Система орга­низована в одном направлении, факты текут в другом направлении, то тут, то там сталкиваясь с нею. Здесь первородный грех порождает все время новые грехи. Но столкновение не должно быть очевидным: поэтому при­ходится облекать вопрос темнотою или расплывчатостью или изворачиваться диалектическими фокусами, подобно тому, как он делает это вначале и, конечно, когда все это не помогает, приводится противоречить самому себе. Под этим знаком и стоит десятая глава третьего тома Маркса: она приносит настолько запоздавшую плохую жатву, которая должна была произрасти из плохого по­сева.