А. Родбертус

Отправной точкой теории процента Родбертуса^ яв­ляется взгляд, «внесенный в науку Смитом и еще глубже обоснованный школой Рикардо», «что все хозяйствен­ные блага должны быть рассматриваемы исключительно как продукты труда, что они ничего не стоят, кроме тру­да». Этот взгляд, который обыкновенно выражается еще и в той форме, что «один только труд производителен», Родбертус ближе поясняет следующими положениями: во-первых, говорит он, к числу хозяйственных благ при­числяются только те, которые стоили труда, между тем

²⁸ Почти полный перечень многочисленных сочинений доктора Карла Родбертуса Ягецова можно найти у Козака в «Rodbertus' social-ökonomische Ansichten» (Jena, 1882. S. 7 ff). Я пользовался, главным образом, вторым и третьим письмом к фон Кирхманну, изданными в несколько измененной перепечатке Родбертусом в 1875 г., под заглавием «Zur Beleuchtung der Sozialen Frage»; затем статьей «Zur Erklärung und Abhilfe der heutigen Kreditnot des Grundbesitzes» (Jena, 1876) и четвертым социальным письмом к фон Кирхманну, изданным Адольфом Вагнером и Козаком под заглавием «Das Kapital» (Berlin, 1884), на основании оставлен­ных Родбертусом бумаг. Теория процента Родбертуса несколько лет тому назад была подвергнута необыкновенно обстоятельной и добросовестной критике Книсом {Knies. Der Kredit. 2. Aufl.

Berlin, 1879. S. 47 ff.); с этой критикой я в основных чертах со­гласен. Тем не менее, я не могу отказаться от самостоятельной критики, так как моя теоретическая точка зрения значительно отличается от теоретической точки зрения Книса, и поэтому я бу­ду рассматривать некоторые вопросы в совершенно ином освеще­нии. Ср. о Родбертусе прежде всего сочинение Л. Вагнера: Wag пег. Grundlegung etc. 3. Aufl. Bd. I.

 13, Bd. II.

 132, затем Г. Дитцеля: Ditzel. С. Rodbertus (Jena, 1886-1888).

как все остальные блага, как бы они ни были необходи­мы или полезны для человека, являются естественными благами, не имеющими никакого отношения к хозяйству; во-вторых, все хозяйственные блага являются только продуктами труда, и в хозяйственной сфере они высту­пают не как продукты природы или какой-нибудь другой силы, а исключительно как продукты труда: всякий дру­гой взгляд будет взглядом естественника, а не экономи­ста; наконец, в-третьих, блага с хозяйственной точки зрения составляют продукт не только того труда, кото­рый выполнял материальные действия, необходимые для создания блага. Сюда относится не только тот труд, ко­торый непосредственно создает благо, но также и тот труд, который создает орудия, служащие для производ­ства блага. Хлеб, например, составляет продукт не толь­ко того, кто пахал плугом, но и того, кто создал плуг, и т.д.²⁹

Физические рабочие, создавшие весь продукт, имеют, по крайней мере «с чисто правовой точки зрения», есте­ственное и справедливое право собственности на весь ими созданный продукт³⁰. Нужно, однако, сделать два немаловажных ограничения. Во-первых, система разде­ления труда, на основании которой в производстве одно­го продукта принимают участие одновременно многие, делает технически невозможным предоставление каждо­му рабочему его продукта т паЬигсР^х. Поэтому право на весь продукт должно быть заменено правом на всю цен­ность продукта³². Затем, в национальном продукте должны принимать участие и все те, кто оказывает об­ществу полезные услуги, не содействуя непосредственно

²⁹                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 68, 69.

³⁰                  Ibid. S. 56. Rodbertus. Erklärung und Abhilfe. S. 112.

³¹                  О предметах, вещах n т.п. при противопоставлении изображе­ниям их, цене в деньгах и т.п. — Прим. изд.

³²                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 87, 90. Rodber- ^rus. Erklärung und Abhilfe. S. III. Rodbertus. Das Kapital. S. 116.

материальному производству благ, как, например, свя­щенник, врач, судья, естествоиспытатель, а, по мнению

Родбертуса, и предприниматели, которые «при посред­стве капитала умеют производительно занять массу ра­бочих»³³. Но такой опосредованный хозяйственный труд не может требовать себе вознаграждения уже «при пер­воначальном распределении благ», в котором принимают участие исключительно производители, а только при «производном распределении благ». Требования, кото­рые физические рабочие могут предъявить с чисто пра­вовой точки зрения, сводятся, следовательно, к получе­нию полной ценности продукта труда при первона­чальном распределении блага, не сокращая при этом второстепенного права на вознаграждение других полез­ных членов общества.

Это естественное право, на взгляд Родбертуса, в со­временном общественном строе не осуществляется, так как при первоначальном распределении благ рабочие получают в виде заработной платы только часть ценно­сти своего продукта, между тем как остальная часть по­лучается собственниками земли и капитала в виде рен­ты., Под рентой Родбертус понимает «весь доход, кото­рый получается без личного труда, исключительно в си­лу владения»³⁴. Она бывает двух видов: земельная рен­та и прибьть на капитал.

«В силу каких основания, — спрашивает Родбер­тус, — несмотря на то, что всякий доход есть только продукт труда, в обществе получают доход (и доход к тому же первичный) лица, которые не ударили пальцем о палец для его создания?» Этим вопросом Родбертус выдвинул общую теоретическую проблему ренты³⁵. От­вет на этот вопрос он дает следующий.

³³                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 146. Rodber­tus. Erklärung und Abhilfe. T. II. S. 109 ff.

³⁴                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 32. 55 Ibid. S. 74 ff.

159

Рента обязана своим существованием стечению двух обстоятельств: первое из них имеет экономический ха­рактер, второй — положительно юридический. Эконо­мическая причина ренты заключается в том, что труд со времени разделения труда производит больше, чем необ­ходимо рабочим для поддержания их жизни и для про­должения их труда, так что и другие могут жить на его результаты. Юридическая причина заключается в суще­ствовании права частной собственности на землю и на капитал. В силу этой частной собственности рабочие лишены возможности распоряжаться необходимыми ус­ловиями производства; они могут производить только по предварительному соглашению с собственниками и на службе у этих последних. Собственники же за предос­тавление этих условий производства налагают на рабо­чих обязанность уступать им часть продукта труда в ви­де ренты. Эта уступка совершается к тому же в более тяжелой форме, а именно, рабочие уступают собственни­кам право на весь продукт, а взамен получают от них в виде заработной платы только часть ценности продукта, столько, сколько безусловно необходимо для поддержа­ния жизни и продолжения труда. Силой, заставляющей рабочих соглашаться на такие условия, является голод. Приведем слова самого Родбертуса: «Так как не может существовать никакого другого дохода, кроме создавае­мого трудом, то рента покоится на двух неизбежных ус­ловиях. Во-первых, не может быть ренты, если труд не создает больше того, что необходимо рабочим, по край­ней мере, для продолжения труда, ибо представляется невозможным, чтобы без такого излишка кто-либо мог получать регулярный доход, не работая сам. Во-вторых, не может быть ренты, если не существует установлений, которые отнимают этот излишек у рабочих целиком или частью и передают его другим, лично не работающим, ибо рабочие в силу природы вещей всегда первоначально владеют своим продуктом. То, что труд дает такой из­лишек, покоится на экономических основаниях, именно на тех, которые повышают производительность труда. То, что этот излишек отнимается целиком или отчасти у рабочих и предоставляется другим, покоится на основах положительного права, которое, как издавна соединяе­мое с насилием, осуществляет это отнятие продолжаю­щимся принуждением.

Первоначально это принуждение осуществлялось по­средством рабства, возникновение которого совпадает с появлением земледелия и поземельной собственности. Рабочие, которые создавали такой излишек в продукте своего труда, были рабами, а господин, которому при­надлежали рабочие и вместе с тем и самый продукт, да­вал от него рабам только необходимое для продолжения их труда, а остальное, или излишек, удерживал себе. Когда вся земля в стране перешла в частную собствен­ность, когда вместе с тем сложилась частная собствен­ность на весь капитал, земельная и капиталистическая собственность стала проявлять подобное же принужде­ние по отношению к освобожденным или свободным ра­бочим. Ибо эта собственность производит, во-первых, подобно рабству, то, что продукт принадлежит не самим рабочим, а господам земли и капитала, и, во-вторых, то, что рабочие, ничем не владеющие, в противоположность господам, владеющим землей и капиталом, чувствуют себя довольными, если получают только часть продукта своего собственного труда для поддержания своего суще­ствования, т.е. для продолжения своего труда. Правда, вместо распоряжения рабовладельца появился договор рабочего с работодателем, но этот договор свободен только формально, а не материально, и голод почти вполне заменяет плеть. То, что раньше называлось кор­мом, теперь именуется заработной платой»³⁶.

Таким образом, всякая рента является присвоением:³⁷ или же, как Родбертус выражается иногда еще резче,

³⁶                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 33. В том же духе и еще подробнее с. 77 — 94.

³⁷                  Ibid. S. 115 и др.

161

11 О. Бсм-Баверк грабежом³⁸ продукта чужого труда. Этот характер носят одинаково все виды ренты — и земельная рента, и при­быль на капитал, и вытекающие из них арендная плата и ссудный процент. Последние правомерны в отношении к предпринимателям, которые их платят, в той же мере, в какой они неправомерны в отношении к рабочим, за счет которых в конце концов они и уплачиваются³⁹.

Размер ренты растет с производительностью труда, так как при системе свободной конкуренции рабочий в общем и, с течением времени, даже постоянно получает только сумму, необходимую для существования, т.е. оп­ределенное, реальное количество продукта. Чем выше производительность труда, тем меньше доля общей цен­ности продукта, поглощаемая этим реальным количест­вом продукта, тем больше доля продукта и ценности, получаемая собственником в виде ренты⁴⁰.

Несмотря на то, что, на основании сказанного, все ренты представляют собой, в сущности, одну и ту же массу вполне однородного происхождения, все же в практической хозяйственной жизни рента, как известно, подразделяется на два вида: земельную ренту и прибыль на капитал. Причину и принципы, лежащие в основе такого деления, Родбертус объясняет в высшей степени своеобразно. Прежде всего надо заметить, что во всех своих соответствующих исследованиях Родбертус исхо­дит из того теоретического предположения, что меновая ценность каждого продукта равна затраченному на него труду, другими словами, что все продукты обмениваются сообразно затраченному на них труду⁴¹. Родбертус зна­ет, правда, что это предположение не соответствует в

³⁸                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 150; Rodber­tus. Das Kapital. S. 202.

³⁹                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 115, 148 ff. Ср. также критику, направленную против Бастиа. Ibid. S. 115 — 119.

⁴⁰                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 123 ff.

⁴¹                  Ibid. S. 106.

точности действительности, однако он уверен, что фак­тическое уклонение состоит только в том, что «действи­тельная меновая ценность бывает то выше, то ниже этого уровня», причем все же всегда наблюдается тяготение к этому пункту, «который является как бы естественной и справедливой меновой ценностью»⁴². Он совершенно ис­ключает взгляд, что блага и при нормальных условиях обмениваются не сообразно затраченному на них труду, а как-нибудь иначе, что отклонения от предполагаемого им отношения могут быть не только следствием случай­ных «временных колебаний рынка», а определенного закона, дающего ценности другое направление⁴³. Я пока только обращаю внимание читателя на это обстоятельст­во, которое впоследствии окажется важным.

Общее производство благ, по Родбертусу, можно разделить на две ветви — на производство сырья, добы­ваемого при помощи земли, и на обрабатывающую про- мыгиленность, перерабатывающую сырой продукт. До введения разделения труда добывание и дальнейшая об­работка сырых продуктов совершались в непосредствен­ной последовательности одним и тем же предпринимате­лем, которому доставалась также без различия вся полу­чающаяся рента: в этой стадии хозяйственного развития разделение ренты на поземельную ренту и на прибыль на капитал еще не имело места. Но со времени введения разделения труда предприниматель в производстве сы­рья и предприниматель в следующей за производством сырья обрабатывающей промышленности являются со­вершенно различными лицами. Прежде всего возникает вопрос, в каком отношении рента, получаемая от общего производства, распределяется между производителем сырья с одной стороны, и предпринимателем обрабаты­вающей промышленности — с другой?

⁴²                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 107. B tom ace ayxe c. 113, 147. Rodbertus. Erklärung und Abhilfe. T. I. S. 123.

⁴³                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 148.

Ответ на этот вопрос вытекает из характера ренты. Рента представляет собой вычет из ценности продукта, некоторую ее долю. Поэтому размер ренты, получаемой в производстве, обуславливается высотой ценности про­дукта, созданного в этом производстве. А так как цен­ность продукта, в свою очередь, обуславливается коли­чеством затраченного труда, то производство сырья и обрабатывающая промышленность должны распределить

между собой общую ренту соответственно стоимости труда, затраченного на каждую из этих отраслей произ­водства. Разовьем эту мысль на конкретном примере⁴⁴. Если добывание некоторого количества сырого продукта требует 1000 рабочих дней, а обработка его — 2000 ра­бочих дней, и если рента вообще отчисляет 40% ценно­сти продукта в пользу собственников, то на долю произ­водителя сырья выпадает продукт 400 рабочих дней, а на долю предпринимателя обрабатывающей промышлен­ности — продукт 800 рабочих дней. Напротив, величина капитала, затраченного в той или другой отрасли про­изводства, не имеет ровно никакого значения для этого распределения: правда, рента относится к капиталу, но определяется не в зависимости от этого капитала, а в зависимости от количества затраченного труда.

То обстоятельство, что величина затраченного капита­ла не имеет никакого причинного влияния на величину ренты, получаемой в известной отрасли производства, представляет собой как раз причину происхождения зе­мельной ренты. Дело представляется так. Хотя рента и представляет собой продукт труда, но все же считается и доходом на имущество, так как она обусловливается владением такового. Так как в обрабатывающей про­мышленности применяется только капитал, а не земля, то вся получаемая в обрабатывающей промышленности рента рассматривается специально как выручка от капи-

⁴⁴ У Родбертуса этого примера пет, я его привожу от себя, же­лая устранить недоразумения, могущие возникнуть в этом слож­ном ходе мыслей.

тала, или прибыль на капитал. Вычисляя, как это при­нято, отношение между размером дохода и размером ка­питала, дающего таковой, мы можем констатировать оп­ределенную процентную норму прибыли, которую мож­но получить на капитал в обрабатывающей промышлен­ности. Эта норма прибыли, которая, в силу известных тенденций конкуренции, устанавливается во всех отрас­лях почти на одном и том же уровне, приобретает ре­шающее значение и при вычислении прибыли на капитал в производстве сырья уже потому, что в обрабатывающей промышленности применяется гораздо большая часть на­ционального капитала, чем в сельском хозяйстве, и пото­му, что, как это и понятно, выручка от большей части капитала может определить для меньшей норму, по кото­рой получается прибыль на последнюю. Поэтому произ­водители сырья из общей ренты, получаемой в производ­стве сырья, отчисляют в свою пользу, в виде прибыли на капитал, сумму, соответствующую величине затраченного капитала и величине обычной нормы прибыли на капи­тал. Остальная же часть ренты рассматривается как вы­ручка с земли: она и составляет земельную ренту.

Такая земельная рента, по учению Родбертуса, должна обязательно получаться в сыром производстве, при единственном условии, что продукты обмениваются по количеству овеществленного в них труда. Родбертус обосновывает это следующим образом. Размер ренты, получаемой в обрабатывающей промышленности, зави­сит, как было указано, не от величины авансированного капитала, а от количества труда, затраченного в обраба­тывающей промышленности. Этот труд состоит из двух составных частей: во-первых, из опосредованного про­мышленного труда и, во-вторых, из того посредственного труда, «который следует принять в расчет ввиду аморти­зации орудий и машин». Таким образом, из различных составных частей авансированного капитала только не­которые влияют на размер ренты, а именно те, которые идут на заработную плату, машины и орудия. Капитал

же, затраченный на сырой материал, такого влияния не оказывает, так как этой затрате не соответствует никакой труд, затраченный в стадии обрабатывающей промыш­ленности. Но эта часть затраты увеличивает капитал, к которому относят в качестве дохода созданную ренту. Существование части капитала, которая хотя и увеличи­вает затраченный на производство капитал, к которому относят в качестве прибыли соответствующую часть рен­ты, но не увеличивает самой прибыли, должно, очевид­но, уменьшить в производстве отношение прибыли к ка­питалу, другими словами, норму прибыли на капитал.

На основании этой пониженной нормы и вычисляется прибыль на капитал в производстве сырья. Но вообще здесь условия более благоприятны. Так как в земледелии производство начинается ab ovo⁴⁵ и не обрабатывается материал, подготовленный предварительно другим про­изводством, то капитал, затраченный на земледелие, не содержит в себе в качестве составной части «ценности вещества». Этой части могла бы соответствовать одна только земля, но последняя, согласно всем теориям, предполагается даровой. Из этого следует, что в распре­делении прибыли не принимает участия ни одна из час­тей капитала, которая не оказывала бы также влияния и на величину прибыли, из чего, в свою очередь, следует, что отношение между получаемой рентой и затраченным капиталом в земледелии должно быть более благоприят­но, чем в обрабатывающей промышленности. А так как прибыль на капитал и в земледелии вычисляется только на основании более низкой нормы прибыли, получаю­щейся в обрабатывающей промышленности, то постоянно должен оставаться некоторый излишек ренты, получае­мый землевладельцем в качестве земельной ренты. Тако­во, по учению Родбертуса, происхождение земельной ренты и ее отличие от прибыли на капитал⁴⁶.

⁴⁵            От яйца, с яйца (лат.) В значении: с самого начала. — Прим. изд.

⁴⁶            Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 94 ff., в осо­бенности с. 109-111. Rodbertus. Erklärung und Abhilfe. Т. I. S. 123.

166

В дополнение к сказанному я должен еще заметить, что Родбертус, несмотря на весьма резкое теоретическое осуждение эксплуатационной теории прибыли на капи­тал, все же не является сторонником ни отмены частной собственности на капитал, ни отмены прибыли на тако­вой. Напротив, он приписывает собственности на землю и капитал «воспитательную силу», без которой нельзя обойтись, «своего рода отеческую власть, которая может быть заменена только совершенно другой национальной системой воспитания, для которой, однако, нет еще ни одного из предварительных условий»⁴⁷. До этого же времени он смотрит на собственность на землю и капи­тал как на «своего рода должность, заключающуюся в выполнении национально-экономических функций, на­правляющих экономический труд и экономические сред­ства нации соответственно ее потребностям». Что же ка­сается ренты, то ее с этой — наиболее для нее благопри­ятной — точки зрения можно рассматривать как возна­граждение, получаемое такими «должностными лицами» за выполнение соответствующих функций⁴⁸. Я выше уже заметил, что Родбертус в этих случайно — в примеча­нии — высказанных словах впервые выдвинул идею, из которой позднейшие писатели, в особенности Шеффле, развили оригинальный вариант трудовой теории.

Теперь я перехожу к критике научного построения

Родбертуса. Я без оговорок сейчас же должен заметить, что выдвинутая им теория процента на капитал являет­ся, на мой взгляд, совершенно ошибочной. По моему убеждению, она страдает рядом веских теоретических недостатков, которые я попытаюсь изложить в дальней­шем как можно яснее и беспристрастнее.

⁴⁷            Rodbertus. Erklärung und Abhilfe. Т. II. S. 303.

⁴⁸            Ibid. Т. II. S. 273 ff. В изданном после смерти автора сочинении «Das Kapital» Родбертус высказывается, правда, более резко против частной собственности на капитал — он хотя и не является сторонником совершенного уничтожения таковой, но желает ее замены (с. 116 и сл.).

Критическая оценка должна остановиться уже на пер­вом положении, которое Родбертус кладет в основу сво­его научного построения, — на положении, что все блага с хозяйственной точки зрения представляют собой ис­ключительно продукты труда.

Что обозначают, прежде всего, слова «с хозяйствен­ной точки зрения»? Родбертус поясняет это при помощи противопоставления. Он противопоставляет хозяйствен­ную точку зрения точке зрения естественника. Он кате­горически присоединяется к тому, что, с точки зрения естественника, блага представляют собой не только про­дукты труда, но и продукты сил природы. Если же, не­смотря на это, с хозяйственной точки зрения блага все- таки представляют собой только продукты труда, то это может быть истолковано только в одном смысле, а имен­но в том, что содействие сил природы в производстве не имеет абсолютно никакого значения для человеческого хозяйства. В одном месте он придает этой точке зрения необыкновенно яркое выражение. Он говорит: «как бы ни были необходимы или полезны для человека все ос­тальные блага (кроме тех, которые стоили труда), они представляют собой естественные блага, до которых хо­зяйству нет никакого дела». «Человек должен быть благодарен природе за то, что она вложила в хозяйст­венные блага от себя, так как это сберегает ему соответ­ственное количество труда, но хозяйство принимает это в расчет лишь постольку, поскольку труд пополня­ет дело природы»⁴⁹.

Эта точка зрения совершенно неверна. Хозяйству приходится иметь дело и с чисто естественными благами, если только они редки по сравнению со спросом на них. Или, может быть, хозяйству нет дела до куска чистого золота, в виде метеорита упавшего на землю землевла­дельца, или же до залежей серебра, случайно открытых последним в его участке земли? Неужели собственник не

⁴⁹ Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 69. 168

будет обращать внимания на данные ему природой золо­то и серебро, неужели он подарит их другому или про­мотает только потому, что он получил их от природы без всякого труда? И не будет ли он их так же заботливо охранять, защищать против притязаний жадности других людей и обменивать осмотрительно на рынке, одним словом, не будет ли он располагать или распоряжаться своим золотом и серебром совершенно так же, как если бы он приобрел их собственным трудом? И в самом ли деле хозяйство принимает во внимание блага, стоившие

труда, лишь постольку, поскольку труд дополнил дело природы? Если бы это было так, то люди, занимающие­ся хозяйством, должны были бы ценить совершенно одинаково ведро наилучшего рейнвейна и ведро хорошо возделанного, но по природе своей простого местного вина, так как в обоих случаях человеческий труд при- частен более или менее в одинаковой степени. То обстоя­тельство, что рейнвейн в хозяйственной жизни все же часто оценивается в десять раз выше местного вина, представляет собой очевидный протест жизни против теории Родбертуса.

Эти возражения так естественны, что мы могли бы ожидать, что Родбертус тщательно защитил свою пер­вую и притом самую важную основную точку зрения против таковых. Но это ожидание не оправдалось. Правда, Родбертус принял меры к тому, чтобы придать этому своему положению убедительность, но эти меры сводятся либо к не имеющей доказательной силы ссылке на авторитеты, либо к имеющей так же мало доказатель­ной силы диалектике, которая даже не касается сущест­венного пункта, а обходит его.

К первой категории относятся частые ссылки на авто­ритеты Смита и Рикардо в пользу принципа, «по пово­ду которого в новейшей политической экономии нет больше спора» и который вполне упрочился среди анг­лийских экономистов, находит себе представителей сре­ди французских и, «что самое важное, неизгладимо за­печатлен в народном сознании, невзирая на все софизмы учения, скрывающего задние мысли»⁵⁰. Однако впослед­ствии мы должны будем констатировать интересный факт, что Смит и Рикардо выставляют данный принцип аксиоматически и совершенно его не обосновывают; при­том оба они, как это прекрасно доказал Книс£\ сами даже не везде соблюдали этот принцип. Так как в науч­ной полемике, конечно, и авторитеты доказывают не си­лой своих имен, а силой приводимых ими доводов, и так как в данном случае кроме имен нет не только никаких доводов, но и последовательного постулирования, то та­кая ссылка на авторитеты существенно не усиливает по­зиции Родбертуса — его позиция всецело обуславлива­ется теми доводами, которые он сам может привести в пользу своего принципа.

В этом отношении следует принять во внимание не­сколько более обстоятельное доказательство в первой из пяти теорем «Zur Erkenntnis unserer staatswirtschaft­lichen Zustände» и более сжатый силлогизм в сочинении «Zur Erklärung und Abhilfe der heutigen Creditnot des Grundbesitzes».

В первом из указанных сочинений Родбертус прежде всего вполне удачно доказывает, что мы должны эко­номно обращаться с благами, стоящими труда, и поясня­ет, почему это так. Он с полным правом выдвигает на первый план количественное несоответствие между «бес­конечностью и ненасытимостью наших желаний» («Unendlichkeit und Unersättlichkeit unseres Begehrungs­vermögens») или наших потребностей и ограниченностью нашего времени и наших сил; затем только, и притом больше намеками, говорит он о том, что труд «тяго­стен», что он представляет собой жертву «свободы» и т.д.⁵² Таким же образом он выводит также вполне удач-

⁵⁰                  Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 71.

⁵¹                  Knies. Der Kredit. T. II. S. 60 ff.

⁵²                  Rodbertus. Zur Erkenntnis unserer staatswirtschaftlichen Zustände. Erstes Theorem. S. 5, 6.

170 но и то, что (и по какой причине) на затрату труда сле­дует смотреть, как на «стоимость». «Следует только, — говорит он⁵³, — уяснить себе понятие "стоить" ("kosten"). Это понятие заключает в себе не только то, что для про­изводства продукта требуется известная затрата. К этому понятию существенно относится еще и то, что сделана затрата, которой теперь уже нельзя сделать с другой це­лью, и то, что эта затрата сделана лицом, на котором

отзывается невозможность возврата затраты. Из по­следнего обстоятельства вытекает, что понятие "стоить" может быть отнесено только к человеку».

Совершенно верно! Так же верно и то, что, как это Родбертус выводит дальше, оба критерия данного поня­тия наблюдаются в труде, ибо затрата труда, вызывае­мая каждым благом, «не может быть уже сделана для другого блага», — первый критерий, и «может отозвать­ся только на человеке, так как она состоит из его силы и его времени, которые оба ограничены по отношению к бесчисленному ряду благ», — второй критерий.

Теперь, однако, Родбертус должен еще доказать, что понятие «стоить», а следовательно, и причина хозяйст­венного отношения к благам могут быть отнесены ис­ключительно к труду, а не к какому-либо другому эле­менту. Он прежде всего соглашается с тем, «что в про­изводстве блага должно участвовать и участвует в дейст­вительности еще нечто другое (кроме труда)», т.е. — если не принимать во внимание идей, предоставляемых человеческим умом, — материал, предоставляемый при­родой, и силы природы, «которые содействуют труду при обработке или добывании веществ». Однако участие природы не обладает ни тем, ни другим критерием наше­го понятия. Активная сила природы «бесконечна и не­разрушима: сила, обращающая в хлебное зерно соответ­ствующие субстанции, всегда сопутствует этим субстан- циям. Правда, материал, предоставляемый природой для одного блага, не может, естественно, в то же время быть использован и для другого. Однако, если бы мы хотели по этому поводу говорить о "стоимости", мы олицетво­ряли бы природу и говорили бы о том, чего стоит ей предоставленный ею материал. Материал не является затратой, делаемой человеком для блага: стоить же благо

может только человеку»⁵⁴.

Из двух частей этого вывода предпосылка, отрицаю­щая наличность первого критерия, очевидно, неверна. Силы природы, конечно, вечны и неразрушимы, но для вопроса о затрате на производство имеет значение не то, продолжают ли эти силы вообще существовать, а то, продолжают ли они существовать и действовать так, чтобы быть в состоянии еще раз содействовать производ­ству. А в этом отношении, единственно имеющем значе­ние для нашего вопроса, не может быть и речи о беско­нечном существовании. Если мы сожгли уголь, то хими­ческие силы углерода, которые благодаря соединению с кислородом атмосферного воздуха вызвали желательное тепловое действие, хотя и продолжают существовать, но их действие, состоящее в связывании атомов кислорода, с которыми атомы углерода соединяются в углекислоту, прекращается, и о вторичном полезном действии этих сил пока не может быть и речи. Затрата химических сил, которую мы сделали в пользу производства некоторого блага при помощи сожжения угля, уже не может быть сделана вторично в пользу другого блага⁵⁵. То же самое, конечно, можно сказать и о сыром материале. Относи­тельно последнего Родбертус, правда, соглашается, хотя и недостаточно категорически, с этим положением, гово-

⁵⁴Rodbertus. Zur Erkenntnis unserer staatswirtschaftlichen Zustände. Erstes Theorem. S. 8.

⁵⁵                                      Нетрудно убедиться, что Родбертус, будучи последовательным, должен был бы назвать вечной и неразрушимой и рабочую силу, так как химические и механические силы, покоящиеся в человече­ском организме, также не исчезают.

ря, что сырой материал «в течение этого времени» не может быть затрачиваем на другое благо. В действитель­ности же сырой материал не может быть затрачиваем на производство другого блага не только «в течение этого времени», т.е. того времени, в течение которого он нахо­дится в первом благе; по правилу, он не может быть за­трачен и впоследствии. Если я, например, затрачиваю дерево на балку, то оно не только не может быть упот­ребляемо для производства другого блага в течение ста лет, в продолжение которых оно служит в доме балкой и постепенно гниет, но и после сгнивания, потому что его химические элементы, хотя и продолжают существовать, но находятся теперь в состоянии, непригодном уже для направления их на полезные цели человека. Несколько позже, при рассмотрении собственного возражения, Род­бертус сам отказывается от первого своего довода и опирается уже только на то, что нет второго критерия, на основании которого понятие «стоить» может быть от­несено только к человеку.

Но и в этом Родбертус неправ. Затрата редких даров природы также представляет собой затрату, невозмож­ность возврата которой отзывается на человеке совер­шенно так же, как это Родбертус требует в своем опре­делении понятия «стоить», и по совершенно той же при­чине, которую он сам признает по отношению к труду. В самом деле, как следует понимать то, что Родбертус считает причиной, заставляющей нас экономно обра­щаться с трудом и его продуктами, не, например, стра­дания, сопряженные с трудом, а — несколько раз выра­зительно это подчеркивая, — количественную ограни­ченность труда по отношению к бесконечности наших потребностей. Это можно понимать только в том смысле, что всякое расточение труда, и без того недостаточного для полного удовлетворения потребностей, должно еще более усилить невозможность удовлетворения наших по­требностей. Этот мотив остался бы в силе и в том слу­чае, если бы труд не был сопряжен с перенесением лич­ных страданий, мучений, принуждения и т.п., а достав­лял рабочим одно только ничем не нарушаемое удоволь­ствие, но притом все же не был бы количественно доста­точным для производства всех желанных благ. На чело­веке, таким образом, отражается не только расточитель­ная, но и обыкновенная затрата труда, потому что бла­годаря ей он лишен возможности удовлетворить какую- либо другую потребность⁵⁶. То же имеет место и тогда, когда редкий дар природы расточается или вообще за­трачивается. Если я расточаю зря или путем хищниче­ской разработки ценные залежи минералов или угля, то я расточаю совокупность удовлетворений потребностей, которую я мог бы приобрести при экономном обращении и которой я лишаюсь при неэкономном обращении⁵⁷.

Родбертус и сам обратил внимание на это возраже­ние, которого не принять во внимание почти невозмож­но. Мне могут возразить, говорит он, что, помимо труда, затраченного на рубку деревьев и т.д., собственнику леса стоит также сам материал, «потому что, будучи обра­щенным на одно благо, он не может уже быть обращен­ным на другое и поэтому представляет собой затрату, которая отражается на нем, на собственнике»⁵⁸. Но Род­бертус отделывается от этого возражения софизмом. Это возражение, говорит он, покоится на «фикции»,

⁵⁶ При этом можно еще, например, остановиться на вопросе, не имеет ли разумное основание экономно обращаться с чужим тру­дом и повелитель над чужим трудом, будь это работодатель, глава семьи или содержатель рабов. Конечно, причиной здесь уже не может быть то, что труд обуславливается его временем, его силой или его личной жертвой свободы, — здесь, очевидно, принимается во внимание только изложенное в тексте отношение к удовлетво­рению его (или же его семьи) потребностей.

Установления всех горных законодательств, направленные про­тив хищнической разработки, представляют собой наглядное оп­ровержение взгляда Родбертуса, потому что они прямо-таки вме­няют в обязанность — по очень основательным причинам — эко­номно обращаться с редкими дарами природы. ⁵⁸ Rodbertus. Zur Erkenntnis unserer staatswirtschaftlichen Zustände. Erstes Theorem. S. 9.

174 «так как отношение положительного права обращают в экономический принцип, между тем как таковым могут служить только законные естественные отношения». Только с точки зрения существующего положительного правопорядка можно было бы предположить, что для предметов природы существует «собственник» уже то­гда, когда на них не было еще затрачено труда, и дело обстояло бы совсем иначе, если бы отменили право соб­ственности на землю.

А между тем в решающем пункте дело вовсе не об­стояло бы иначе. Если ствол дерева вообще представляет собой относительно редкий дар природы, то уже приро­да вещи, независимо от всякого правопорядка, требует, чтобы всякое расточение редких даров природы отзыва­лось на благосостоянии и неблагосостоянии людей: пра­вовой порядок имеет значение только при выборе тех или других лиц, на которых оно будет отзываться. При существовании права частной собственности заинтересо­ванным является собственник — на нем, следовательно, оно отзываться; при общественной собственности оно отзывалось бы на всей совокупности членов общества; при отмене всякого правового порядка — на фактиче­ском повелителе, будь то первый захватчик или силь­нейший. Но никогда нельзя было бы избежать того, что­бы потеря или затрата редких даров природы вообще не отражалась на удовлетворении потребностей ни отдель­ного лица, ни совокупности лиц, за исключением разве того случая, если лес вообще не обитаем людьми, или же, если обитатели его в силу каких-либо других, нехо­зяйственных, например, религиозных соображений прин­ципиально воздерживаются от всякого применения деревьев. Тогда, конечно, не обращались бы с лесом экономно, но не потому, что чистые дары природы принципиально не могут служить предметом жертвы, а потому, что в силу конкретных условий данного случая они были исключены из таких личных отношений, к ко­торым они сами по себе способны.

В одной из позднейших своих работ Родбертус по­свящает своему положению еще одно краткое обоснова­ние, которое, очевидно, преследует ту же идею, хотя от­части в несколько ином направлении. Он высказывает взгляд, что всякий продукт, который становится для нас благом благодаря затрате труда, тем же самым должен с хозяйственной точки зрения быть отнесен исключи­тельно на счет человеческого труда, ибо труд является единственной первичной силой и единственной первич­ной затратой, с которой обращается экономно человече­ское хозяйство⁵⁹. Что касается этой аргументации, то, во-первых, можно очень сомневаться в правильности са­мой предпосылки, которой пользуется здесь Родбертус, так относится к ней Книс, высказавший свое сомнение вполне решительно и опирающийся, по моему мнению, на довольно веские аргументы⁶⁰. И, во-вторых, если бы данная предпосылка была бы даже правильна, то из это­го еще не следует, что правилен и вывод. Даже в том случае, если бы труд в действительности представлял собой единственную первичную силу, с которой эконом­но обращается человеческое хозяйство, то для меня со­вершенно непонятно, почему человеческое хозяйство, наряду с «первичными силами», не может экономно об­ращаться еще с чем-либо другим. Почему, например, оно

⁵⁹                  Rodbertus. Erklärung und Abhilfe. Т. II. S. 160. В том же духе Rodbertus. Zur Beleuchtung der Sozialen Frage. S. 69.

⁶⁰                  Knies. Der Kredit. Т. II. S. 69: «To, что Родбертус приводит как единственный довод в пользу своей точки зрения, т.е. взгляд, что "труд представляет собой единственную первичную силу и единст­венную первичную затрату, с которыми обращается экономно че­ловеческое хозяйство", прямо-таки неверно по существу!» Какое поразительное ослепление, притом у землевладельца, ослепление, заставляющее думать, что неэкономными людьми действующая в наших ограниченных участках сила земли не может быть остав­ляема «мертво лежащей» или же «расточаема» для разведения «сорных трав» и т.д., и т.д. Такое неправильное рассуждение дол­жно также в конце концов защитить и взгляд, что потеря х морге­нов земли «не представляет собой хозяйственной потери» для землевладельца, и что потеря у квадратных миль земли «не пред­ставляет собой хозяйственной потери» для народного хозяйства.

не может экономно обращаться и с известными результа­тами других первичных сил? Почему, например, не с золотым метеоритом, о котором мы говорили выше? или со случайно найденным драгоценным камнем? или с ес­тественными залежами каменного угля? Родбертус смотрит слишком узко на сущность и мотивы хозяйства. Мы обращаемся экономно с первичной силой «труд», как верно замечает Родбертус, «потому что этот труд ограничен во времени и силе, потому что, будучи раз затрачен, он совершенно исчерпывается, и потому, нако­нец, что он является для нас лишением свободы». Но все это только промежуточные мотивы; это еще не по­следний мотив нашего экономного обращения. В конце концов, мы обращаемся экономно с ограниченным и тя­желым трудом потому, что при неэкономном обращении с ним нам пришлось бы потерять известную долю наше­го благосостояния. Но тот же мотив побуждает нас об­ращаться экономно и со всякой другой полезной вещью, лишение или потеря которой должны повлечь за собой известную потерю жизненных удобств, раз эта вещь су­ществует только в ограниченном количестве, — все рав­но, будет ли она первичной силой или нет, стоит ли она затраты первичной силы — труда, — или нет.

Наконец, позиция, занимаемая Родбертусом, совер­шенно не выдерживает критики еще и потому, что, по Родбертусу, все блага должны быть даже рассматри­ваемы исключительно как продукты материального руч­ного труда. Эта точка зрения, исключающая, между прочим, из сферы хозяйственно-производительной дея­тельности даже непосредственное духовное руководство производством, ведет к массе внутренних противоречий и ложных следствий, которые не допускают даже сомне­ния относительно ее неправильности; последние были раскрыты Книсом с такой убедительностью, что повтор­ное рассмотрение этого вопроса совершенно излишне⁶¹.

⁶¹ См.: Knies. Der Kredit. Т. II. S. 64 ff., например: «Кто хочет "произвести" каменный уголь, тот должен не только копать, но

177

12 О. Бём-Баверк

Таким образом, уже первое основное положение Род- бертуса идет вразрез с истиной. Впрочем, чтобы быть совершенно лояльным, я должен здесь сделать уступку,

которой Книс, исходя из точки зрения теории пользова­ния, представителем которой он является, допустить не мог. А именно, я согласен, что с опровержением этого основного положения отнюдь не опровергается еще вся

теория процента Родбертуса. Это положение неверно не потому, что оно ошибочно представляет в производстве благ долю капитала, а потому, что оно ошибочно пред­ставляет долю природы. Я полагаю, подобно Родберту су, что если рассматривать результат всех стадий произ­водства как целое, то капитал не может занимать само­стоятельного места среди издержек производства: капи­тал представляет собой не исключительно «предвари­тельно затраченный труд», как полагает Родберту с, — он представляет собой только часть, обыкновенно, прав­да, даже главную, «предварительно затраченного тру­да», остальную же часть его составляют накопленные силы природы, обладающие ценностью. Если же послед­ние отсутствуют — как это бывает, например, в произ­водстве, в котором во всех стадиях затрачиваются ис­ключительно свободные дары природы и труд или же такие продукты, которые сами созданы исключительно свободными дарами природы и трудом, — то мы в самом деле можем вместе с Родберту сом утверждать, что бла-

должен копать в определенном месте; он может безуспешно тра­тить все тот же материальный труд раскопки в тысяче мест. Но если предпринять тяжелый и необходимый труд определения мес­та специальным лицом, например, геологом; если без посторонней "духовной силы" не может быть построена шахта и т.д. — то ка­ким же образом, спрашивается, "хозяйственным" трудом является только раскопка? Если, например, выбор веществ, определение количественных отношений и т.д. совершаются не тем лицом, ко­торое изготовляет пилюли, а иным, — то неужели хозяйственная ценность этого вещественного тела и само это целебное средство как таковое могут быть продуктом исключительно соответствую­щего ручного труда?»

178

га, созданные в таком производстве, с хозяйственной точки зрения представляют собой исключительно про­дукты труда. Если, таким образом, основная ошибка Родбертуса относится не к роли капитала, а исключи­тельно к роли природы, то и следствия, которые он вы­водит из этого основного положения относительно при­роды прибыли на капитал, могут и не быть неверными. Только в том случае, если и в дальнейшей части его уче­ния найдутся существенные ошибки, мы будем вправе отвергнуть таковое как неверное. А такие ошибки, без сомнения, имеются.

Чтобы не использовать неподходящим образом первой ошибки Родбертуса, я во всем дальнейшем исследова­нии буду делать только такие предположения, в которых будут совершенно устранены следствия этой ошибки. Я буду предполагать, что все блага производятся исключи­тельно совместной деятельностью труда и свободных сил природы и при исключительном содействии таких капи­талов, которые сами созданы только совместной дея­тельностью труда и свободных сил природы, без содей­ствия обладающих меновой ценностью даров природы. При таком ограничивающем предположении и я могу признать действительным основное положение Родбер­туса, что блага, с хозяйственной точки зрения, стоят только труда. Посмотрим, что будет дальше.

Следующее положение Родбертуса гласит: естествен­но и с «чисто юридической точки зрения» вполне спра­ведливо, что рабочему должен принадлежать весь про­дукт, который создан только им, или вся ценность тако­вого без вычетов. Я также вполне согласен с этим поло­жением, против правильности и справедливости которого при сделанном выше ограничительном предположении нельзя, на мой взгляд, ничего возразить. Но я полагаю, что РодбертуСу а с ним и все социалисты, имеют об осуществлении этого действительно справедливого поло­жения неверное представление и, увлеченные этим пред­ставлением, требуют осуществления состояния, которое не соответствует этому положению, а противоречит. Так как в многочисленных попытках опровержения, направ­ленных до сих пор против теории эксплуатации, этот решающий пункт был — как это ни странно — рассмат­риваем только в высшей степени поверхностно и никогда еще не был освещен надлежащим образом, то я думаю, что могу себе позволить попросить читателя внимательно следить за дальнейшими рассуждениями, тем более, что эта нелегкая задача обязательно требует внимательного отношения.

Я сначала назову ошибку, в которой я упрекаю Род-

бертуса, а потом только постараюсь осветить ее. Вполне верное положение, что рабочий должен получать всю ценность своего продукта, может обозначать только, что или рабочий должен получать всю настоящую ценность произведенного им продукта в настоящем, или он дол­жен получать всю будущую ценность его в будущем. Но Родбертус и социалисты понимают это положение в том смысле, что рабочий должен получать всю будущую ценность своего продукта уже в настоящем, и делают при этом вид, будто их точка зрения является вполне естественной и единственно возможной.

Поясним это на конкретном примере. Положим, что производство благ, например, паровой машины, стоит пяти рабочих лет, и что меновая ценность, которой дос­тигает готовая машина, равна 5500 гульденам. Положим далее — временно отвлекаясь от факта распределения продукта между несколькими лицами, — что машину производит один рабочий своим беспрерывным пятилет­ним трудом. Какое же, спрашивается, он должен полу­чить вознаграждение в силу того принципа, что рабоче­му должен принадлежать, в качестве заработной платы, весь его продукт или же вся ценность его продукта? От­вет на этот вопрос не может подлежать никакому сомне­нию: он должен получить всю паровую машину или же

180

все 5000 гульденов. Но когда? И по поводу этого также не может быть никакого сомнения: очевидно, по истече­нии пяти лет. В самом деле, нельзя овладеть паровой машиной, если она не существует, нельзя овладеть соз­данной собственным трудом ценностью в 5500 гульденов, если она еще не создана. В данном случае рабочий полу­чит свое вознаграждение по формуле: весь будущий про­дукт или его будущая ценность в будущем.

Но очень часто случается, что рабочий не может или не хочет ждать, пока его продукт будет полностью закон­чен. Наш рабочий желает, например, получить соответ­ствующую часть вознаграждения уже по истечении года. Возникает вопрос, как определить эту часть в зависимо­сти от приведенного выше принципа. Я полагаю, что и относительно этого не может возникнуть ни малейшего сомнения: рабочий получит все, что ему следует, если он в данный момент получит то, что он создал. Следова­тельно, если, например, он до настоящего времени до­был известное количество руды, железа или стали, то он получит все то, что ему следует, если получит все это количество руды, железа или стали или же всю ту цен­ность, которой обладают все эти вещества, конечно, в настоящем. Я не думаю, чтобы кто-либо из социалистов мог иметь что-либо против такого решения вопроса.

Как же велика будет эта ценность по сравнению с ценностью готовой паровой машины? При ответе на этот вопрос поверхностный мыслитель может впасть в ошиб­ку. Рабочий в настоящее время доставил пятую часть технического труда, необходимого для изготовления всей машины, следовательно, — этот вывод легко может быть сделан при поверхностном рассмотрении вопроса, — его настоящий продукт также будет обладать пятой частью ценности всего продукта, т.е. ценностью в 1100 гульде­нов. Таким образом, рабочий должен за год получить заработную плату в 1100 гульденов.

Этот вывод ложен. 1100 гульденов представляют со­бой пятую часть ценности готовой, имеющейся налицо

181

паровой машины. Но рабочий пока произвел не пятую часть машины, которая уже готова, а пятую часть маши­ны, которая будет готова только через четыре года. А это не одно и то же, не только на словах, но и по суще­ству. Первая пятая часть имеет ценность, отличную от ценности второй, совершенно так же, как и целая, имеющаяся налицо машина при настоящей оценке имеет другую ценность, чем машина, которая будет готова только через четыре года, — совершенно так же, как все вообще настоящие блага имеют в настоящее время цен­ность, отличную от ценности благ будущих.

Тот факт, что по оценке настоящего времени, к кото рому относится наше хозяйство, настоящие блага обла­дают большей ценностью, чем будущие блага того же вида и качества, является одним из наиболее распро­страненных и наиболее важных в хозяйстве. Причины, которым этот факт обязан своим происхождением, раз­нообразные видоизменения, в которых он проявляется, и столь же разнообразные следствия, к которым он ведет в хозяйственной жизни, я подробное исследую во втором томе моего настоящего сочинения; эти исследования не будут ни так легки, ни так просты, как это может пока­заться на основании ясности основного положения. Но я полагаю, что и теперь, хотя я и не привел результаты этих подробных исследований, я вправе ссылаться на факт, что настоящие блага обладают большей ценностью, чем такие же будущие, так как существование этого фак­та несомненно подтверждается самым поверхностным наблюдением обыденной жизни. Спросите у 1000 лиц, предпочитают ли они получить в подарок 1000 гульденов в настоящее время или через 50 лет, и все до единого отдадут предпочтение настоящим 1000 гульденам; или спросим у 1000 других лиц, которым нужна лошадь и которые за хорошую лошадь согласны уплатить 200 гуль­денов, сколько они дали бы в настоящее время за такую же лошадь, которую, однако, получат только лет через 10 или 50; все они назовут — если только вообще назо­вут — гораздо меньшую сумму, и этим они только под­твердят, что все люди, занимающиеся хозяйством, счи­тают настоящие блага более ценными, чем совершенно такие же блага в будущем.

Таким образом, изготовленная нашими рабочими в течение первого года пятая часть нашей паровой маши­ны, которая будет закончена только через четыре года, не имеет полной ценности пятой части уже готовой ма­шины, а меньшую. Насколько же меньшую? Этого я сейчас не могу еще объяснить, не желая забегать вперед в ущерб делу. Здесь же я ограничусь замечанием, что это обстоятельство находится в известной, на опыте на­блюдаемой связи с величиной существующей в этой стране ставки процента⁶² и с отдаленностью момента, в который будет закончен весь продукт. Если я предполо­жу, что существующая в данной стране ставка процента равна 5%, то продукт первого рабочего года будет иметь в конце его ценность приблизительно в 1000 гульденов⁶³. Таким образом, вознаграждение, которое должен полу­чить рабочий за первый рабочий год на основании прин­ципа, что рабочий должен получать весь свой продукт или всю его ценность, будет равняться 1000 гульденам.

Быть может, кому-либо, несмотря на предыдущие вы­воды, покажется, что это мало, — тогда я обращаю его внимание на следующее. Никто не будет сомневаться в том, что вознаграждение рабочего не будет сокращено, если он через пять лет получит всю паровую машину или всю ее ценность в 5500 гульденов. Вычислим в це­лях сравнения и ценность авансированной части возна­граждения к концу пятого года. Так как 1000 гульденов,

⁶²                                      Я, конечно, и не думаю вводить здесь ставку процента, как причину более низкой оценки будущих благ. Я прекрасно знаю, что процент и ставка процента могут быть только следствием это­го основного явления. Я здесь даю не объяснение фактов, а толь­ко изложение.

⁶³                                      Правильность этого странного на первый взгляд подбора цифр вскоре обнаружится.

183 полученных в конце первого года, можно на четыре года отдать под проценты и при 5%-ной норме (без сложных процентов) увеличить их еще на 200 гульденов (приме­нение, доступное и рабочему, получившему вознаграж­дение), то очевидно, что 1000 гульденов, уплаченных в конце первого года, равноценны 1200 гульденов, упла­ченным в конце пятого года. Поэтому если рабочий по­лучает за пятую часть своего технического труда по ис­течении года 1000 гульденов, то очевидно, что он полу­чает вознаграждение по масштабу, не менее благоприят­ному, чем если бы он получил за весь продукт по исте­чении пяти лет 5500 гульденов.

Как же представляют себе осуществление идеи, что рабочий должен получать всю ценность своего продукта, Родбертус и социалисты? Они требуют, чтобы вся цен­ность, которой будет обладать в конце работы готовый продукт, была обращена на заработные платы и выпла­чивалась pro rata⁶⁴ уже в течение работы. Подумаем, что это значит. В применении к нашему примеру это значит, что рабочий, если принять во внимание среднюю соот­ветствующих выплат, получит все 5500 гульденов, кото­рым будет равняться ценность паровой машины через 5 лет, уже через 2¹ /2 года. Я должен сознаться, что счи­таю абсолютно невозможным обосновать такое требова­ние сделанной предпосылкой. Каким образом можно на­звать естественным и с чисто правовой точки зрения вполне справедливым факт, что человек получит уже по истечении 2^х/2 лет то, что он создаст только через 5 лет? Это так мало «естественно», что естественным пу­тем даже неосуществимо. Это невыполнимо даже в том случае, если освободить рабочего от всех оков так часто осуждаемого наемного договора и поставить его в самые благоприятные условия независимого предпринимателя. Будучи рабочим-предпринимателем, он, конечно, полу­чит 5500 гульденов целиком, но получит их не раньше,

⁶⁴ Соответственно, соразмерно {лат.). — Прим. изд. 184

чем они будут созданы, т.е. через 5 лет. И каким же об­разом, во имя чисто юридической точки зрения, можно осуществить при помощи наемного договора то, в чем природа вещей отказала самому предпринимателю?

Требования социалистов, если называть вещи своими именами, сводятся к тому, что рабочие, в силу наемного

договора, должны получать больше, чем они заработали, больше, чем они могли бы получить, если бы они были предпринимателями за свой счет, больше, чем они соз­дают для предпринимателя, с которым они заключает наемный договор. Рабочие создали 5500 гульденов толь­ко по истечении 5 лет и на это по справедливости имеют право. Но 5500 гульденов по истечении 2¹/г лет, кото­рых требуют для рабочих, представляют собой большую сумму — они представляют собой, при 5%-ной норме, столько, сколько приблизительно 6200 гульденов по ис­течении пяти лет. И это отношение ценностей отнюдь не является следствием небезупречных социальных учреж­дений, которые создали процент и определили его 5%- ную норму; оно является непосредственным следствием того, что наша жизнь ограничена пределами времени, что сегодняшний день со своими потребностями и забо­тами предшествует завтрашнему, что в послезавтрашнем дне мы, может быть, вообще уже не можем быть уверен­ными. Не только жадные капиталисты делают различие между настоящим и будущим, — его делает каждый ра­бочий, вообще каждый человек. Как жаловался бы на обсчет рабочий, если бы ему взамен его недельной зара­ботной платы в 10 гульденов, подлежащей уплате сего­дня, предложили 10 гульденов через годы! А неужели для предпринимателя безразлично то, что не безразлич­но для рабочего? Неужели он должен платить 5500 гульденов через 2Уг года за 5500, которые он получит только через 5 лет в виде готового продукта? Это и не­справедливо, и неестественно! Справедливым и естест­венным будет, я еще раз охотно это признаю, если рабо­чий получит все 5500 гульденов через пять лет. Если же

185

он не может или не хочет ждать в течение пяти лет, то он, конечно, также должен получить всю ценность сво­его продукта, но только настоящую ценность настояще­го продукта. Но эта ценность по необходимости должна быть меньше, чем та часть ценности будущего продукта, которая соответствует техническому труду, потому что в хозяйственном мире господствует закон, что настоящая ценность будущих благ меньше, чем настоящая ценность настоящих благ; этот закон обязан своим происхождени­ем не какому-либо общественному или государственному учреждению, а непосредственно природе человека и природе вещей.

Если где-либо можно извинить многословие, то преж­де всего в данном месте, в котором речь идет об опро­вержении столь важного по своим последствиям учения, как социалистическая теория эксплуатации. Поэтому, рискуя даже надоесть тому или другому из моих читате­лей, я все же приведу еще один конкретный пример, ко­торый, надеюсь, даст мне возможность еще резче осве­тить ошибку социалистов.

В нашем первом примере я отвлекся от факта разде­ления труда. Теперь же я так видоизменю пример, чтобы он в этом отношении ближе подходил к действительно­сти хозяйственной жизни. Предположим, что в произ­водстве машины принимают участие на началах разделе­ния труда пять различных рабочих, из которых каждый доставляет годичный труд. Один из рабочих, положим, добывает необходимую железную руду, другой изготав­ливает из нее железо, третий перерабатывает железо в сталь, четвертый готовит из нее необходимые отдельные составные части, пятый, наконец, придает им необходи­мую связь и вообще заканчивает работу. Так как при этом каждый последующий рабочий, в силу природы дела, может начать свою работу только тогда, когда его предшественники уже закончили свою предварительную работу, то наши рабочие могут взять на себя труд эти пяти рабочих лет не одновременно, а последовательно

186

один за другим; следовательно, изготовление машины будет продолжаться, как и в первом примере, пять лет. Предположим, что ценность готовой машины будет та же, что и прежде, т.е. 5500 гульденов. Какую же часть ее может теперь требовать за свой труд каждый из пяти участников, согласно принципу, что рабочий должен по­лучать всю ценность своего продукта?

Попытаемся решить этот вопрос прежде всего для то­го случая, когда вопрос о заработной плате решается без участия постороннего предпринимателя, исключительно самими рабочими, т.е., когда полученный продукт про­сто распределяется между пятью рабочими. Для этого случая не подлежат сомнению два факта. Во-первых, распределение возможно только по истечении пяти лет, так как до этого времени нет ничего, что можно было бы распределить; если бы, например, хотели меж­ду отдельными лицами распределить в качестве заработ­ной платы уже руду и железо, произведенные в течение первых двух лет, то не было бы сырого материала для продолжения работы; напротив, ясно, что предваритель­ный продукт, произведенный в течение первых лет, не может подлежать никакому распределению до конца производства, и что до этого времени он должен быть связан в производстве. Во-вторых, не подлежит никако­му сомнению, что общую ценность в 5500 гульденов сле­дует распределить между пятью рабочими.

По какому же принципу?

Конечно, не поровну, как это может показаться на первый, поверхностный взгляд, так как такое распреде­ление предоставило бы значительное преимущество тем рабочим, труд которых относится к более поздней ста­дии общего производства по сравнению с их товарища­ми, трудившимися ранее. Рабочий, заканчивающий ма­шину, получил бы за свой рабочий год 1100 гульденов непосредственно по истечении этого года; тот рабочий, который изготовил отдельные составные части машины, получил бы ту же сумму, но должен был бы дожидаться своего вознаграждения еще целый год по истечении сво­его рабочего года; а тот рабочий, который добывает ру­ду, получил бы то же вознаграждение только по истече­нии четырех лет после затраты своего труда. Так как такая отсрочка ни в коем случае не может быть безраз­личной для лиц, принимавших участие в производстве, то каждый хотел бы взять на себя заключительный труд, который вознаграждается без отсрочки, и никто не со­гласился бы взять на себя предварительную работу. Чтобы все-таки найти лиц, согласных взять на себя эту последнюю, рабочие заключительных стадий были бы вынуждены обеспечить за товарищами предварительных стадий большую долю в окончательной ценности продук­та, в виде вознаграждения за отсрочку. Величина этой доли зависела бы отчасти от продолжительности отсроч­ки, отчасти же от величины разности, наблюдаемой в хозяйственных и культурных условиях нашего малень­кого общества при оценке настоящих и будущих благ. Если эта разность равна, например, 5%, то доли пяти рабочих будут уменьшаться в следующем порядке.

Первый из занятых в производстве рабочих, кото­рый по истечении своего рабочего года должен дожи­даться вознаграждения еще 4 года, получит в конце пя­того года.................................................................................................................................................................................. 1200

второй, который должен ждать 3 года.................................................................................................................................................................................. 1150

третий, который ждет 2 года.................................................................................................................................................................................. 1100

четвертый, который ждет год.................................................................................................................................................................................. 1050

последний, получающий вознаграждение непосредст­венно после окончания своей работы..... 1000

Итого............................................................................................................................................................. 5500

Предположение, что каждый рабочий получает одно и то же вознаграждение в 1100 гульденов, возможно толь­ко при условии, что разница во времени не имеет для них никакого значения, и что они считают себя одинако­во вознагражденными как 1100 гульденами, которые они

получают тремя или четырьмя годами позже, так и 1100 гульденами, которые они получают непосредствен­но после окончания работы. Я вряд ли должен отмечать, что такое предположение никогда не имеет места и иметь

не может. И вообще невозможно, чтобы каждый из них получал 1100 гульденов непосредственно после оконча­ния работы, если сюда не привходит третье лицо.

Я полагаю, что не будет излишним мимоходом обра­тить особое внимание читателя на одно обстоятельство. Я не думаю, что кто-либо нашел несправедливой выше­приведенную схему распределения. О несправедливости же со стороны предпринимателя-капиталиста совершенно не может быть речи, так как рабочие распределяют свой собственный продукт исключительно между собой: а ме­жду тем рабочий, исполнивший предпоследнюю пятую часть труда, все же не получает полной пятой части окончательной ценности продукта, а только 1050 гульде­нов, последний же рабочий получает всего только 1000 гульденов.

Предположим теперь, как это и бывает обыкновенно в действительности, что рабочие не могут или не желают ждать своего вознаграждения до окончательного завер­шения производства машины, и что они заключают с предпринимателем договор, на основании которого они получают от него вознаграждение по окончании своей работы, взамен чего предприниматель становится собст­венником окончательного продукта. Положим далее, что этот предприниматель человек вполне справедливый и бескорыстный, который вовсе не желает использовать бедственное положение рабочих в целях ростовщическо­го понижения их заработной платы. Теперь возникает вопрос, на каких условиях заключается при таких об­стоятельствах наемный договор.

Ответить на этот вопрос будет нетрудно. Очевидно, обращение с рабочими будет вполне справедливо, если предприниматель предложит им в вознаграждение то же, что они получили бы в качестве доли распределения в том случае, если бы производили за свой счет. Это по­ложение дает нам твердую точку опоры прежде всего для одного рабочего, а именно для последнего. Если бы рабочие производили за собственный счет, то он получил бы 1000 гульденов непосредственно после окончания своей работы; чтобы быть совершенно справедливым, предприниматель должен также предложить ему 1000 гульденов. Для остальных рабочих указанное по­ложение не дает непосредственной точки опоры. В самом деле, момент вознаграждения теперь другой, чем в слу­чае распределения, и поэтому суммы, соответствующие последнему, не могут быть непосредственно решающими. Но мы имеем другую твердую точку опоры. Так как все пять рабочих затратили одинаковый труд для заверше­ния работы, то справедливость требует, чтобы все они получили одно и то же вознаграждение; это же возна­граждение выразится теперь в одинаковых суммах, так как каждый рабочий получает вознаграждение непосред­ственно после окончания своей работы. Следовательно, каждый из пяти рабочих в конце рабочего года получит 1000 гульденов, как этого и требует справедливость.

Какому-либо из моих читателей может показаться, что это слишком мало; я приведу поэтому простой чи­словой пример, который покажет, что в данном случае рабочие получают ту же ценность, которую они получи­ли бы при — безусловно, справедливом — распределе­нии всего продукта только между ними. В случае рас­пределения продукта рабочий №5 получает 1000 гульде­нов непосредственно после окончания пятого рабочего года, в случае же наемного договора он получает ту же сумму и в то же время. Рабочий №4 получает в случае распределения продукта 1050 гульденов через год после окончания рабочего года, в случае же наемного договора 1000 гульденов непосредственно после окончания рабо­чего года; если он отдаст эту сумму под проценты, то по истечении года после окончания работы он будет нахо­диться в совершенно тех же условиях, в которых он на­ходился бы в случае распределения, — у него будет 1050 гульденов. Рабочий №3 получает в случае распре­деления продукта 1100 гульденов через два года после окончания продукта, в случае же наемного договора — немедленно 100 гульденов, который, будучи отданы под проценты, к тому же сроку обратятся в 1100 гульденов. Точно так же 1000 гульденов, который получают рабочие №1 и №2 вместе с процентами, наросшими за соответст­вующее время, вполне равны 1200 и 1500 гульденам, ко­торые они получили бы в случае распределения продук­та через 4 и через 3 года после окончания работы. Если же каждое отдельное вознаграждение равно соответст­вующей доле распределения, то и сумма всех этих от­дельных вознаграждений должна, естественно, равняться сумме всех долей распределения: сумма в 5000 гульде­нов, которую предприниматель уплачивает рабочим не­посредственно после окончания работы, совершенно рав­ноценна 5500 гульденам, которые во втором случае мог­ли бы быть распределены между рабочими в конце пято­го года.

Более высокое вознаграждение, например, вознагра­ждение рабочего года 1100 гульденами, было бы мысли­мо только в том случае, если бы для предпринимателя было совершенно безразлично то, что не безразлично для рабочих, т.е. разница во времени, или если бы предприниматель захотел сделать рабочим подарок, рав­ный разности ценностей между настоящими 1100 гульде­нами и будущими. От частных предпринимателей, по крайней мере, в виде правила, нельзя ожидать ни того, ни другого, но за это им нельзя сделать ни малейшего упрека, не говоря уже об обвинении в несправедливости, эксплуатации или грабеже. Существует одно только ли­цо, от которого рабочие могли бы по правилу ожидать такого обращения, — это государство. С одной стороны, государство, как существо вечное, не должно необходи­мо приписывать такое значение разнице во времени ме­жду предоставлением и возвращением благ, как недолго­вечные индивиды; и, с другой стороны, государство, ко­нечной целью которого является благосостояние сово­купности всех его членов, может, если речь идет о бла­госостоянии большого числа членов, отрешиться от стро­гой точки зрения взаимных услуг — оно может дарить, вместо того, чтобы торговаться. В этом смысле, конечно,

мыслимо, что государство — но и только оно, — явля­ясь предпринимателем грандиозного производства, могло бы предоставлять рабочим, в качестве вознаграждения, полностью будущую ценность будущего продукта уже в настоящем, т.е. непосредственно после окончания их ра­боты. Должно ли государство так поступать — социаль­ный вопрос практически разрешился бы, таким образом, в духе социализма, — или нет, это вопрос целесообраз­ности, и рассмотрение его не относится к задаче настоя­щего моего сочинения. Я повторяю, однако, еще раз и обращаю на это особое внимание: если социалистическое государство будет выплачивать рабочим в качестве зара­ботной платы всю будущую ценность продукта уже в настоящем, то это будет не соблюдение, а на социали­стических соображениях основанное нарушение принци­па, что рабочий должен получать в качестве вознаграж­дения всю ценность своего продукта; это будет не вос­становление состояния, которое само по себе было бы естественно и соответствовало бы чисто юридической точке зрения, но которое в настоящее время нарушается вследствие жадности капиталистов, — это будет искус­ственный прием для того, чтобы сделать возможным то, что при обыкновенном ходе дела невыполнимо, и притом сделать возможным благодаря скрытому, постоянному

193

13 О. Бем-Баверк подарку бедным членам со стороны великодушной обще­ственности — государства.

Теперь я перехожу к краткому применению сказанно­го. Легко убедиться в том, что тот способ вознагражде­ния, о котором я говорил в нашем примере, и есть тот, который фактически осуществляется в нашем хозяйст­венном мире. И здесь распределяется в качестве возна­граждения не полная, окончательная ценность продукта труда, а меньшая сумма, но зато в более раннее время. Поскольку соответственно распределяемая общая сумма вознаграждения отличается от окончательной ценности окончательного продукта не больше, чем на величину, необходимую для заполнения господствующей разности в оценке настоящих и будущих благ, другими словами, поскольку величина вознаграждения отличается от окон­чательной ценности продукта не больше, чем на сумму процентов, которую можно получить при существующей в данной стране процентной норме, — постольку право рабочих на полную ценность создаваемого ими продукта остается в полной силе; они получают весь продукт по оценке того времени, когда они получают свое вознагра­ждение. Только в том случае, если общее вознагражде­ние отличается от окончательной ценности продукта больше, чем на сумму процентов, которую можно полу­чить при существующей в данной стране процентной норме, можно при известных обстоятельствах усмотреть действительную эксплуатацию рабочих.

Возвратимся теперь к Родбертусу. Вторая и самая решительная ошибка, в которой я его упрекал в послед­них рассуждениях, состоит в том, что он неверно и нело­гично толкует признаваемый мной принцип, что рабочий должен получать всю ценность своего продукта, в том смысле, что рабочий теперь уже должен получить всю ценность, которой никогда не будет обладать его за­конченный продукт.

Если мы пожелаем определить источник этой ошибки

Родбертуса, то мы увидим, что таковым является иная ошибка, третья важная ошибка, которую я констатирую в его теории эксплуатации. Родбертус исходит из того предположения, что ценность благ определяется исклю­чительно количеством труда, необходимого для их про­изводства. Если бы это было верно, то предварительный продукт, вмещающий в себя годичный труд, уже теперь обладал бы полной пятой частью ценности, которой бу­дет обладать оконченный продукт, вмещающий в себе пять рабочих лет; в таком случае было бы справедливо и требование, что рабочий должен уже теперь получить в вознаграждение полную пятую часть этой ценности.

Однако это предположение в том виде, в котором его высказывает Родбертус, безусловно неверно. Для того,

для покрытия действительных потерь и, конечно, не заключает в себе сокращения заработной платы рабочих. 2) Вознаграждение за собственный труд предпринимателя, который, конечно, также не подлежит сомнению и в известных случаях, например, при ис­пользовании нового изобретения предпринимателя, может ценить­ся высоко, причем и в этом не будет несправедливости по отноше­нию к рабочим. 3) Рассмотренное в тексте вознаграждение за раз­ность времени между уплатой вознаграждения и реализацией окончательного продукта, соответствующее существующей в дан­ной стране процентной норме; наконец, 4) предприниматель мо­жет в известных случаях добиться увеличения прибыли использо­ванием затруднительного положения рабочих для еще большего ростовщического понижения заработной платы. Из этих четырех составных частей только последняя представляет собой нарушение принципа, что рабочий должен получать всю ценность своего про­дукта.

чтобы доказать это, я могу даже не затрагивать вопроса о принципиальной верности или неверности знаменитого закона ценности Рикардо, что труд представляет собой источник и мерило всякой ценности; достаточно, если я укажу на существование важного исключения из этого закона, которое было добросовестно отмечено и подроб­но рассмотрено в особой главе самим Рикардо, но кото­рое, как это ни странно, Родбертусом было оставлено без всякого внимания. Я говорю о том, что из двух благ, производство которых требует одинаковой затраты тру­да, то из них приобретает большую меновую ценность, изготовление которого требует большего аванса предва­рительного труда или более продолжительного проме­жутка времени. Рикардо отмечает этот факт в своеоб­разной форме. Он выводит, что «принцип, на основа­нии которого относительную ценность благ определяет количество труда, затраченное на их производство, пре­терпевает значительное видоизменение благодаря при­менению машин и вообще основного и сохраняющегося капитала», а также (отд. V) «благодаря неодинаковой продолжительности существования капитала и неодина­ковой скорости, с которой он восстанавливается в руках собственника». Блага, на производство которых затрачен большой основной капитал или же основной долго со­храняющийся капитал, а также блага с более продолжи­тельным периодом восстановления оборотного капитала предпринимателя, обладают большей меновой ценностью, чем блага, которые стоили такого же труда, но для кото­рых вышеприведенные обстоятельства вовсе не имеют места или же имеют место, но в меньшей степени, а имен­но, меновой ценностью, большей на величину прибыли на капитал, оставляемой предпринимателем за собой.

И самые ревностные поборники закона трудовой цен­ности не могут сомневаться в действительном существо­вании этого, установленного Рикардо, исключения из данного закона; они не могут также сомневаться и в том, что, при известных условиях, временная отсрочка ока­зывает на ценность благ даже большее влияние, чем ко­личество затраченного труда. Я напомню, например, о ценности старого, в течение многих десятилетий отстаи­вавшегося вина или о ценности столетнего дерева в лесу.

Об этом исключении можно сказать еще кое-что. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы заметить, что в нем, собственно, заключается суть первичного про­цента на капитал: излишек меновой ценности, приобре­таемый благами, производство которых требует аванса предварительного труда, и представляет собой то, что остается в руках предпринимателя-капиталиста в виде прибыли на капитал при распределении ценности про­дукта. Если бы не было этой разности ценностей, то не было бы и первичного процента на капитал; эта разность ценностей делает возможным его существование, она со­держит его в себе, она тождественна с ним. Нет ничего легче, чем доказать это, если вообще еще необходимо доказывать этот факт, столь очевидный. Положим, что производство каждого из трех благ требует одного года труда, но различной продолжительности аванса этого труда — первое годичного, второе десятилетнего, третье двадцатилетнего. При таких обстоятельствах меновая ценность первого блага будет и должна быть достаточной для того, чтобы покрыть вознаграждение за рабочий год и, сверх того, еще годичный процент на затраченный труд. Но очевидно, что та же меновая ценность не мо­жет быть достаточной для того, чтобы покрыть то же вознаграждение за рабочий год и, сверх того, еще деся­ти- и двадцатилетний процент на одинаковое количест­во авансируемого труда. Этот процент может быть упла­чен только тогда (и потому), когда ценность второго и третьего блага будет соответственно больше ценности первого блага, хотя все три блага стоили одного и того же количества труда; разность меновых ценностей, оче­видно, и представляет собой источник, из которого вы­текает и может вытекать десяти- или двадцатилетнии процент на капитал.

Таким образом, это исключение из закона трудовой ценности имеет очень важное значение: оно тождествен­но с главным видом первичного процента на капитал. Кто хочет объяснить этот последний, тот должен преж­де всего объяснить данное исключение: без объяснения этого исключения немыслимо объяснить проблему про­цента. Если же в рассуждениях, предметом которых как раз и является процент на капитал, все же игнорируется, чтобы не сказать отрицается, это исключение, то это представляет собой ошибку и притом такую, крупнее которой вообще трудно себе представить. Игнорирование этого исключения Родбертусом равносильно игнориро­ванию главной части того, что он хотел объяснить.

Эту ошибку нельзя извинить и тем, что Родбертус не намеревался установить правило, наблюдаемое в дейст­вительной жизни, а хотел только выдвинуть гипотетиче­ское предположение, которым он мог бы пользоваться для того, чтобы иметь возможность провести свои отвле­ченные исследования легче и удачнее. Правда, в некото­рых местах своих сочинений Родбертус и придает по­ложению, что ценность всех благ определяется количест­вом затраченного труда, характер простого условного предположения. Однако, во-первых, нет также недос­татка в местах, в которых Родбертус высказывает убеж­дение, что его закон ценности действителен и в фактиче­ской хозяйственной жизни, и, во-вторых, даже гипоте­тически нельзя предполагать все то, что хочется предпо­ложить. И в чисто гипотетическом предположении мож­но отвлекаться только от таких условии действительно­сти, которые для рассматриваемого вопроса не имеют особенно важного значения. Но что сказать, если во гла­ве теоретического исследования процента на капитал от­влекаются от существования самого главного вида про­цента на капитал? Если главная часть того, что должно быть объяснено, устраняется путем «предположения»?

Родбертус, конечно, прав: если желают отыскать принцип вроде принципа земельной ренты или процента на капитал, то нельзя «заставлять ценность колебаться то в ту, то в другую сторону», а надо предположить существование определенного правила ценности. Но не является ли также определенным правилом ценности и то, что блага с более продолжительным промежутком времени между затратой труда и их окончанием облада­ют caeteris paribus^{1 х} большей ценностью? И не имеет ли это правило ценности основного значения для явления процента на капитал? А, несмотря на это, мы все же бу­дем от него отвлекаться, как от не подчиняющейся ника­кому закону случайности рыночных отношений?!

Следствия этого странного отвлечения не преминули явиться. О первом я уже упомянул: Родбертус не обра­тил внимания на влияние времени на ценность продукта, и вследствие этого он мог и должен был впасть в ошибку и смешать право рабочего на всю настоящую ценность его продукта с правом на будущую ценность такового. С не­которыми другими следствиями мы сейчас познакомимся.

Четвертый мой упрек Родбертусу заключается в том, что в самых важных вопросах его учение противо­речит самому себе.

Вся теория земельной ренты Родбертуса основывает­ся на часто и выразительно высказываемом им положе­нии, что абсолютная величина «ренты», получаемой в каком-либо производстве, зависит не от величины затра­ченного капитала, а исключительно от количества труда, затраченного в данном производстве. Допустим, что в каком-либо определенном промышленном производстве, например, в сапожном ремесле, занято десять рабочих; каждый рабочий в течение года создает продукт ценно­стью в 1000 гульденов; необходимое содержание, полу­чаемое им в качестве заработной платы, представляет собой 500 гульденов. Будет ли затраченный капитал ве­лик или мал, годичная рента, получаемая предпринима­телем, будет равняться 5000 гульденам. Если, например, затраченный капитал равняется 10 000 гульденов, из которых 5000 гульденов идет на заработную плату и 5000 гульденов на материал, то рента составляет 50% капитала. Если в каком-нибудь другом производстве, например, в производстве золотых вещей, занято тоже десять рабочих, то при условии, что ценность продуктов определяется количеством овеществленного в них труда, каждый из них будет также производить добавочный годичный продукт в 1000 гульденов, из которых полови­на достается им в качестве вознаграждения за труд, дру­гая же половина достается предпринимателю в качестве ренты. А так как в данном случае материал (золото) представляет собой гораздо большую ценность, чем кожа сапожника, то общая рента в 5000 гульденов должна быть отнесена к гораздо большему капиталу; если мы предположим, что последний равен 200 000 гульденам, из которых 5000 гульденов идет на уплату вознагражде­ния рабочим, а 195 000 гульденов на материал, то рента в 5000 гульденов будет соответствовать только 2¹/з ^ПР°~ центной прибыли на капитал. Оба примера составлены строго в духе теории Родбертуса.

Так как почти в каждом «промышленном производст­ве» существует иное соотношение между числом (непо­средственно и опосредованно) занятых рабочих и вели­чиной затраченного капитала, то, следовательно, почти во всяком промышленном производстве капитал должен приносить процент по норме, изменяющейся в самых широких размерах. Родбертус сам не решается утвер­ждать, что в действительности это так; но в одном, до­вольно странном месте своей теории земельной ренты он предполагает, что в силу конкуренции капиталов во всех промышленных предприятиях должна установиться одна и та же норма прибыли. Я приведу это место дословно.

Родбертус замечает здесь, что ренту, получаемую в промышленном производстве, всецело рассматривают как прибыль на капитал, т.е. что здесь затрачивается одно только капитальное имущество, и продолжает: «Вместе с тем устанавливается также норма прибыли на капитал, которая влияет на уравнение прибылей и сооб­разно которой должна поэтому высчитываться из части ренты, приходящейся на сырой продукт, прибыль на капитал, необходимый в сельском хозяйстве. В самом деле, если вследствие выступающей везде меновой цен­ности, теперь существует однообразный масштаб для выражения отношения дохода к имуществу, то этот мас­штаб служит и по отношению к части ренты, приходя­щейся на промышленный продукт, для выражения от­ношения прибыли к капиталу; другими словами, можно сказать, что прибыль в известной промышленности со­ставляет х процентов на затраченный капитал. Эта нор­ма прибыли устанавливает затем меру для уравнения прибылей на капитал. Если в какой-нибудь отрасли промышленности прибыль оказывается выше этой нор­мы, то конкуренция вызывает прилив капитала в эту отрасль, благодаря чему прибыль стремится к равен­ству. По той же причине никто не будет прилагать ка­питал там, где он не может ожидать прибыли сообразно этой норме».

Стоит труда рассмотреть это место поближе.

Родбертус считает конкуренцию тем фактором, кото­рый устанавливает одну единообразную норму прибыли

в области промышленного производства. Но Родбертус дает только довольно поверхностные указания, каким образом это совершается. Он предполагает, что всякая норма прибыли, превышающая среднюю, понизится до средней нормы вследствие прилива капитала и — я ду­маю, мы можем это прибавить от себя, — всякая низшая норма прибыли поднимется до среднего уровня вследст­вие отлива капитала.

Продолжим несколько дальше рассмотрение этих яв­лений, которое Родбертус непосредственно обрывает. Каким образом прилив капиталов может нивелировать ненормально высокую норму прибыли? Очевидно, что только следующим: так как с ростом капитала растет и производство соответствующего товара, то, вследствие роста предложения, меновая ценность продукта понизит­ся настолько, что после вычета заработных плат останет­ся только рента, соответствующая обычной норме при­были. В вышеприведенном примере из сапожного ремес­ла мы могли бы себе представить нивелирование ненор­мальной — 50%-ной — нормы прибыли до средней, 5%- ной, очевидно, следующим образом. Соблазнившись вы­сокой 50%-ной нормой прибыли, с одной стороны, много новых лиц примется за сапожное ремесло, а с другой — бывшие производители расширят свое производство. Та­ким образом, увеличится предложение обуви, вследствие чего понизится ее цена и меновая ценность. Этот процесс будет продолжаться до тех пор, пока меновая ценность годового продукта, произведенного в сапожном ремесле десятью рабочими, не понизится от 10 ООО гульденов до 5500. Тогда, после вычета необходимой заработной пла­ты в 5000 гульденов, на долю предпринимателя выпадет только рента в 500 гульденов, которая, будучи отнесена к капиталу в 10 000 гульденов, дает обычную прибыль в 5%. На этом уровне меновая ценность обуви и должна установиться окончательно, чтобы прибыль в сапожном ремесле не стала опять ненормальной, что опять привело бы к повторению изложенного процесса нивелирования.

Аналогично этому стоящая ниже средней 2¹/з%~^ная норма прибыли в производстве золотых вещей возраста­ет до 5% следующим образом: вследствие слишком не­значительной прибыли производство золотых вещей со­кратится; благодаря этому уменьшится предложение зо­лотых вещей, и их меновая ценность будет возрастать до тех пор, пока прибавочный продукт десяти рабочих в производстве золотых вещей не приобретет меновой цен­ности в 15 000 гульденов. Теперь, после вычета необхо­димой заработной платы в 5000 гульденов, на долю предпринимателя выпадет рента в 10 000 гульденов, ко­торая, будучи отнесена к капиталу в 200 000 гульденов, дает обычную прибыль в 5%; таким образом, достигнут уровень, на котором окончательно может установиться меновая ценность золотых вещей, совершенно так же, как в вышеприведенном примере ценности обуви.

То обстоятельство, что нивелирование ненормальных норм прибыли не может совершаться без продолжитель­ного изменения меновой ценности соответствующих про­дуктов, представляет собой явление особой важности; поэтому, прежде чем перейти к дальнейшему, я хочу ос­ветить его еще с другой стороны. Если бы меновая цен­ность продуктов оставалась неизменной, то недостаточ­ная норма прибыли могла бы возрасти до нормальной только тогда, если бы недостающая сумма покрывалась за счет необходимого вознаграждения рабочих. Если бы, например, продукт десяти рабочих в производстве золо­тых вещей неизменно сохранял ценность в 10 000 гуль­денов, соответствующую количеству затраченного труда, то нивелирование нормы прибыли до 5%, т.е. увеличение прибыли от 5000 гульденов до 10 ООО, было бы, очевид­но, мыслимо только в том случае, если бы вознагражде­ние в 500 гульденов, получаемое каждым из десяти ра­бочих, удерживалось целиком, и весь продукт переда­вался капиталистам в виде прибыли. Не говоря уже о том, что такое предположение прямо-таки невозможно, я укажу только на то, что оно противоречит в одинаковой

степени и действительности, и собственной теории Род- бертуса. Оно противоречит действительности, так как последняя показывает, что следствием нивелирующего ограничения предложения в какой-либо отрасли произ­водства является обыкновенно не понижение заработной платы, а повышение цен продуктов: если бы притязания на большую прибыль должны были удовлетворяться за счет вознаграждения рабочих, а не за счет цен продук­тов, то в промыслах, требующих большой затраты капи­тала, заработная плата была бы значительно меньше, чем в других промыслах, чего в действительности не на­блюдается. Но это предположение противоречит и собст­венной теории Родбертуса, так как последняя предпола­гает, что рабочие в общем всегда получают в качестве вознаграждения необходимые средства содержания — правило, которое грубо нарушалось бы такого рода ни­велированием.

С другой стороны, так же легко можно было бы дока­зать, что падение прибыли, превышающей среднюю, при неизменной ценности продукта могло бы иметь место только в том случае, если бы в соответствующих про­мыслах заработная плата рабочих поднялась выше нор­мы, что опять-таки противоречило бы действительности и теории Родбертуса. Я могу поэтому надеяться, что представил процесс нивелирования прибыли согласно с действительностью и предположениями, сделанными са­мим Родбертусом, если скажу, что нивелирование не­нормальных прибылей обуславливается постоянным из­менением, понижением или повышением, меновой ценно­сти соответствующих продуктов.

Если же для того, чтобы предположенное Родберту- сом уравнивание прибыли могло постоянно происходить, годичный продукт десяти рабочих в сапожном ремесле имеет и должен иметь меновую ценность в 5500 гульде­нов, а годичный продукт десяти рабочих в производстве золотых вещей имеет и должен иметь меновую ценность в 15 ООО гульденов, то какую же силу, спрашивается, имеет тогда предположение Родбертуса, что продукты обмениваются по количеству овеществленного в них тру­да? И если при затрате одного и того же количества труда в одном предприятии получается 500 гульденов ренты, а в другом 10 000, то какую же силу имеет уче­ние, что размер ренты, получаемой в производстве, оп­ределяется не размерами затраченного капитала, а ис­ключительно количеством затраченного труда? Противо­речие, в которое впал здесь Родбертус, так же очевид­но, как и неразрешимо. Или продукты действительно в общем обмениваются соответственно количеству овеще­ствленного в них труда и размер ренты в производстве действительно определяется количеством затраченного труда, и тогда нивелирование прибыли на капитал не­возможно; или же имеет место нивелирование прибыли на капитал, и тогда невозможно то, что продукты про­должают обмениваться по количеству овеществленного в них труда, и что количество затраченного труда исклю­чительно обуславливает собой размер получаемой ренты.

Родбертус должен был бы заметить это очевидное про­тиворечие, если бы он уделил процессу нивелирования прибыли хоть немного серьезного внимания, а не огра­ничился бы поверхностной фразой о нивелирующем дей­ствии конкуренции!

Но этого еще недостаточно. Все объяснение земельной ренты, которое у Родбертуса так тесно связано с объяс­нением процента на капитал, основано на непоследова­тельности, которая так резко бросается в глаза, что мог­ла остаться незамеченной автором только в силу почти непонятной небрежности.

Возможно только одно из двух: или имеет место уравнивание прибыли на капитал как следствие конку­ренции, или же не имеет. Допустим, что оно имеет ме­сто; что же дает в таком случае Родбертусу право пред­полагать, что нивелирование хотя и распространяется на всю область промышленного производства, но останав­ливается, как заколдованное, на границах производства сырья? Почему, например, если земледелие обещает дать большую прибыль, не затратить на него больше капита­ла, почему не расчистить больше земли, не обрабатывать интенсивнее, не повышать культивацию до тех пор, пока меновая ценность сырых продуктов не будет соответст­вовать возросшему земледельческому капиталу и также не будет давать только обычную норму прибыли? Если «закон», что размер ренты зависит не от величины за­траченного капитала, а от количества затраченного тру­да, не препятствует нивелированию в промышленном производстве, то каким образом, спрашивается, он мо­жет препятствовать нивелированию в производстве сы­рья? Куда же денется тогда постоянный излишек над обычной нормой прибыли или земельная рента?

Допустим теперь, что нивелирование вообще не имеет места. Тогда вообще немыслима общая обычная норма прибыли, тогда немыслима, как вообще, так и в сель­ском хозяйстве в частности, определенная норма для то­го, какую часть «ренты» надо отнести на счет прибыли на капитал; тогда немыслима, наконец, и пограничная линия между прибылью на капитал и земельной рентой. Существует ли нивелирование или нет, в обоих случаях теория земельной ренты Родбертуса висит в воздухе. Итак, противоречие за противоречием, и притом не в мелочах, а в основных положениях теории!

До сих пор я критиковал только отдельные положе­ния теории Родбертуса. В заключение я хочу еще под­вергнуть испытанию всю теорию как целое. Если теория верна, то она должна быть в состоянии дать удовлетво­рительное объяснение явления процента на капитал в таком виде, в каком оно наблюдается в действительной хозяйственной жизни, т.е. во всех его существенных ви­дах; если она этого сделать не в состоянии, то приговор над нею уже произнесен: она неверна.

Я утверждаю и сейчас же это докажу, что теория экс­плуатации Родбертуса, если и в состоянии — да и то с грехом пополам, — объяснить прибыль на ту часть ка­питала, которая затрачена на покрытие заработной пла­ты, то она абсолютно уже не в состоянии объяснить при­быль на ту часть капитала, которая затрачивается на ма­териал для производства. Подумаем немного.

Положим, что у ювелира, занимающегося главным образом нанизыванием жемчуга на нитки, работает пять рабочих, которые ежегодно нанизывают жемчуг ценно­стью в миллион; положим далее, что жемчуг этот он в среднем сбывает по истечении года. Таким образом, бу­дет беспрерывно затрачиваться миллионный капитал, который по существующей в данной стране ставке про­цента должен давать ему в год чистую прибыль в 50 ООО гульденов. Зададим теперь вопрос: как объяснить этот процент ювелира?

Родбертус отвечает, что процент на капитал пред­ставляет собой хищническую прибыль, образуемую со­кращением естественной и справедливой заработной пла­ты. Каких же рабочих? Пяти рабочих, сортирующих и нанизывающих жемчуг? Это, я думаю, невозможно: если сокращением справедливой заработной платы пяти чело­век можно выгадать 50 ООО гульденов, то их справедли­вая заработная плата во всяком случае должна быть больше 50 ООО гульденов, больше 10 ООО гульденов на человека — величина справедливой заработной платы, о которой вряд ли можно говорить серьезно, тем более, что труд сортировки и нанизывания жемчуга почти со­вершенно не отличается от черного труда.

Но посмотрим дальше: может быть, ювелир получает свою хищническую прибыль за счет продукта труда ра­бочих более ранней стадии производства, за счет труда, например, тех рабочих, которые добыли жемчужные ра­ковины? Но с этими рабочими ювелир вовсе не имел де­ла, так как он ведь купил свой жемчуг прямо у пред­принимателя, добывшего жемчуг, или даже у посредни­ка: он, значит, совсем и не имел возможности сократить продукт или ценность продукта рабочих, добывших жемчуг. Но, может быть, это сделал вместо него пред­приниматель, добывший жемчуг, так что прибыль юве­лира основана на вычете из заработной платы, сделан­ной этим предпринимателем по отношению к его рабо­чим? И это невозможно, так как очевидно, что ювелир получал бы свою прибыль и тогда, когда бы предприни­матель, добывший жемчуг, совершенно не сокращал за­работной платы своих рабочих. Если бы он разделил между своими рабочими в качестве заработной платы даже весь миллион, который стоит добытый жемчуг и который он получает от ювелира в качестве покупной цены, то и тогда он достигнет только того, что он сам не получит прибыли, а не того, что ювелир лишится своей прибыли, так как для последнего совершенно безразлич­но, каким образом распределится между отдельными ли­цами уплаченная им покупная цена, если только она благодаря этому не повысится. Как бы мы ни напрягали фантазию, мы тщетно будем искать рабочих, из справед­ливой заработной платы которых ювелиром могли бы быть вычтены его 50 ООО гульденов прибыли.

Может быть, у кого-либо из читателей все-таки оста­ется еще некоторое сомнение насчет этого примера. Мо­жет быть, кто-нибудь и находит несколько странным, что труд пяти рабочих, нанизывающих жемчуг, пред­ставляет собой источник, из которого ювелир может черпать такую значительную прибыль, как 50 ООО гуль­денов, но все же не считает это абсолютно невозможным. Я приведу поэтому другой, еще более убедительный

209

14 О. Бём-Баверк

пример, хороший, старый пример, который не раз слу­жил пробным камнем для теорий процента и о который все они разбивались.

У собственника виноградника имеется бочонок хоро­шего молодого вина. Непосредственно после уборки ви­нограда вино обладает меновой ценностью в 100 гульде­нов. Он помещает вино в погреб, где оно отстаивается в течение 12 лет, по истечении которых оно, как старое вино, обладает меновой ценностью в 200 гульденов. Этот факт общеизвестен. Разность в 100 гульденов выпадает на долю собственника вина в виде процента на заклю­ченный в вине капитал. За счет каких же рабочих была нажита эта прибыль на капитал?

Так как во время отстаивания вина на таковое уже не было затрачено никакого труда, то возможен только один ответ: за счет тех рабочих, которые произвели мо­лодое вино. Собственник виноградника уплатил им слишком малое вознаграждение. Однако, спрашиваю я, сколько же он им должен был уплатить «по справедли­вости»? Если бы он заплатил им даже полностью 100 гульденов, которые стоило молодое вино во время убор­ки винограда, то все равно ему остается излишек ценно­сти в 100 гульденов, который Родбертус и клеймит на­званием хищнической прибыли. Даже если он уплатит им в качестве заработной платы 120 или 150 гульденов, то все же не избежать ему упрека в эксплуатации; он избавился бы от этого упрека только тогда, когда бы он предоставил им все 200 гульденов.

Можно ли серьезно требовать, чтобы за продукт, ко­торый обладает ценностью только в сто гульденов, пла­тили в виде «справедливой заработной платы» двести гульденов? Знает ли собственник наперед, приобретет ли его продукт вообще когда-либо ценность в 200 гульде­нов? Не может ли он, несмотря на свое первоначальное намерение, быть поставлен в необходимость потребить или продать вино до истечения 12 лет? И не заплатил бы он в таком случае 200 гульденов за продукт, который никогда не имел ценности больше 100 или, может быть, 120 гульденов? А как же ему вознаграждать рабочих, производящих то молодое вино, которое он продаст не­медленно за 100 гульденов? Тоже 200 гульденов? Тогда ведь он разорится. Или только 100 гульденов? Тогда различные рабочие получат различное вознаграждение за один и тот же труд, что опять-таки несправедливо, не говоря уже о том, что вряд ли можно сказать заранее, чей продукт будет продан немедленно, а чей будет со­храняться 12 лет.

Но можно пойти еще дальше. Можно даже утвер­ждать, что и вознаграждение в 200 гульденов за бочонок молодого вина еще не представляет собой заработной платы, которая была бы обеспечена против упрека в эксплуатации: ведь собственник может оставлять вино в погребе не в течение 12 лет, а в течение 24 лет, и вино будет иметь тогда ценность не в 200, а в 400 гульденов. Должен ли он в таком случае «по справедливости» пла­тить рабочим, которые произвели вино 24 годами рань­ше, четыреста гульденов вместо ста? Это утверждение слишком уж нелепо! А если он уплачивает первым толь­ко 100 гульденов или 200 гульденов, то он получает при­быль на капитал, и Родбертус заявляет, что он удержал часть ценности созданного рабочими продукта и сокра­тил, таким образом, их справедливую заработную плату!

Я не думаю, чтобы кто-либо решился утверждать, будто теория Родбертуса объясняет приведенные мной и многие другие аналогичные с ними случаи получения процента. А теория, которая не дает объяснения для важной части объясняемых явлений, не может быть пра­вильной, и поэтому общее заключительное резюме ведет к тому же результату, который можно было ожидать на основании предшествовавшей детальной критики: теория эксплуатации Родбертуса неверна и в своем обоснова­нии, и в своих выводах, она противоречит самой себе и явлениям действительной жизни.

В силу характера моей критической задачи мне при­ходилось на предыдущих страницах указывать преиму­щественно только на ошибки, которые допустил Род- бертус. Перед памятью этого замечательного человека я считаю себя обязанным открыто заявить, что я признаю за ним и не менее выдающиеся заслуги в деле развития экономической теории; к сожалению, однако, изложение этих заслуг лежит вне рамок настоящей моей задачи.