Глава 2. АНТИКРИЗИСНАЯ ПОЛИТИКА В РОССИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ПЕРЕХОДА К УСТОЙЧИВОМУ ЭКОНОМИЧЕСКОМУ РОСТУ

1 2 3 4 5 6 7

Спустя более чем два года после начала глобального экономического кризиса можно с уверенностью констатировать, что катастрофические прогнозы затяжного спада и возобновляющихся «кризисных волн» оказались далеки от реальности. В то же время четко оформились две группы факторов, сдерживающих полное преодоление последствий кризиса и выход мировой экономики на траекторию устойчивого посткризисного развития. С одной стороны, это «остаточные явления» самого кризиса в виде сократившихся объемов кредитования и внутреннего спроса, накопленной массы «плохих» долгов в корпоративном секторе и секторе домашних хозяйств, отличающихся высокой инерционностью показателей безработицы. С другой стороны, это те факторы, которые являются ценой за использование мер экономической политики, позволивших национальным экономикам смягчить последствия кризиса и сократить продолжительность его острой фазы. В первую очередь речь идет о росте бюджетных дефицитов и объемов суверенной задолженности, а также об усугублении ряда структурных проблем, необходимость решения которых была очевидной еще до начала кризиса. Подобно использованию сильнодействующих лекарств при лечении острой болезни, применяемые на национальном уровне меры антикризисной политики имели ярко выраженные побочные последствия, борьба с которыми на нынешнем этапе начинает входить в противоречие с главной стратегической задачей, связанной с преодолением кризиза как такового. Более того, некоторые меры борьбы с побочными явлениями антикризисной политики ставят под вопрос не только перспективы посткризисного оживления, но и социальную стабильность, о чем свидетельствуют массовые выступления протеста в европейских странах, приступивших к реализации программ бюджетной экономии.

В этом отношении положение России по сравнению с ведущими развитыми и развивающимися экономиками продолжает оставаться уникальным. Это обусловлено как структурой российской экономики, для которой характерно доминирование экспортоориентированных сырьевых отраслей, так и спецификой проводимой в стране антикризисной политики, с присущим ей акцентом на использование «подушек безопасности» в виде Резервного фонда и Фонда национального благосостояния для того, чтобы с минимальными потерями пережить кризис, избегая резких структурных и социальных изменений. Рассмотрение специфики сложившейся системы приоритетов экономической политики позволяет не только лучше оценить результаты проводимой в стране антикризисной стратегии, но и выработать предложения по ее коррекции на этапе перехода от посткризисного оживления к устойчивому экономическому росту.

Макроэкономические тренды: была ли посадка «мягкой»?

Несмотря на сравнительно благоприятные условия вхождения в кризис и значительный - превышающий 10% ВВП - объем пакета антикризисных мероприятий, одобренного правительством в первые месяцы после начала кризиса, глубина падения российской экономики оказалась существенно больше, чем в ведущих странах с развитыми и развивающимися рынками. Благоприятный эффект стартовых макроэкономических условий был полностью исчерпан уже в 2008 г., по итогам которого удалось удержать показатель роста ВВП на уровне 5,2%. Этот

показатель выглядел вполне впечатляющим по сравнению с 1,0% в Германии и нулевым ростом в США, не говоря о таких странах, как Япония и Италия, где уже в

2008 г. наблюдался спад на 1,2% и 1,3% соответственно. Однако в 2009 г. темпы спада в российской экономике оказались наибольшими среди стран «Большой восьмерки» и группы БРИК: ВВП России сократился на 7,9%, что на 2,7-3,0 процентных пунктов хуже показателей следующей по степени понесенного ущерба группы стран, включающей в себя Японию, Германию, Италию и Великобританию. С учетом сохранения высоких темпов роста в экономиках Индии (5,7%) и КНР (9,1%), очевидный макроэкономический «провал» России нанес ощутимый удар по ее сравнительным позициям в мировой экономике.

Динамика макроэкономических показателей в 2010 г. оказалась гораздо более благоприятной, что дало основание говорить о постепенном выходе российской экономики из кризиса. В соответствии с данными Росстата, за первое полугодие 2010 г. ВВП России увеличился на 4,2% по сравнению с первым полугодием предыдущего года, а объем выпуска промышленной продукции в январе-сентябре 2010 г. оказался на 8,9% выше, чем за аналогичный период 2009 г. Вместе с тем следует признать, что эти показатели не дают серьезных оснований для оптимизма. Во-первых, впечатляющие темпы роста объясняются прежде всего низкой базой сравнения. Падение ВВП и промышленного производства в 2009 г. оказалось столь глубоким, что впечатляющие показатели роста в 2010 г. не гарантируют даже выхода на предкризисный уровень. В частности, в январе-сентябре 2009 г. объем промышленного производства оказался ниже уровня первых трех кварталов 2008 г. на 12,9%, так что, несмотря на рост на 8,9% от кризисного уровня января-сентября

2009 г., объем промышленного производства в 1-111 кварталах 2010 г. оставался более чем на 5,1% ниже, чем в 1-111 кварталах 2008 г.

Во-вторых, рост в 2010 г. отличался высокой нестабильностью: в I и II кварталах его темпы (по отношению к соответствующим кварталам 2009 г.) достигали 9,5% и 10,9%, в то время как в III квартале они снизились до 6,4%. В разрезе промышленных секторов колебания темпов роста были еще более выраженными: если в добывающей промышленности наблюдалось устойчивое замедление темпов роста (6,7% в первом квартале, 4,8% - во втором и лишь 1,3% - в третьем), то в обрабатывающей промышленности возрастающая динамика в I и II кварталах (12,1% и 16,3% соответственно) сменилась резким замедлением роста в III квартале (9,5%).

В-третьих, рост инвестиций основной капитал оказался крайне незначительным даже по сравнению с низкой базой 2009 г. В январе-сентябре 2010 г. они выросли в годовом выражении всего на 3,8%, оставаясь на 16,5% ниже предкризисного уровня января-августа 2008 г. Инвестиционная база будущего развития, таким образом, по-прежнему остается несформированной.

Указанные обстоятельства не позволяют говорить о переходе российской экономики из фазы посткризисного оживления на траекторию устойчивого роста. Несмотря на то, что аналогичные тенденции «неуверенного оживления» характерны для большинства затронутых кризисом стран, достижения российской экономики в антикризисной сфере выглядят достаточно скромно на фоне других ведущих экономик мира. С учетом сезонных корректировок, объем ВВП России во II квартале

2010 г. оказался на 4,5% ниже по отношению к предкризисному II кварталу 2008 г., в то время как для ведущих развитых экономик масштабы падения ВВП оказались заметно меньше (1,3% в США, 3,4% в среднем по ЕС, 4,1% в Японии) - при сохранении позитивных темпов роста в КНР, Индии и Бразилии.

Несмотря на малоутешительные итоги борьбы с кризисными тенденциями в российской экономике, необходимо признать, что влияние кризиса было бы еще более разрушительным, если бы не два благоприятных для России обстоятельства. Во-первых, это позитивная динамика внешнеэкономической конъюнктуры на сырьевые товары (в первую очередь углеводородное топливо) и металлы, во вторых - накопление в течение предкризисного периода значительных средств Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, а также международных резервов Российской Федерации, выступивших в роли своеобразной финансовой «подушки безопасности» в период кризиса. Благоприятная ценовая конъюнктура позволила нарастить доходы от экспорта ключевых видов энергоносителей (сырая нефть, нефтепродукты и природный газ) в 1-111 кварталах 2010 г. на 41,2% по сравнению с аналогичным периодом 2009 г., обеспечив приток в экономику финансовых ресурсов, столь необходимых в условиях сокращения объемов внешнего кредитования. На сегодняшний день ценовой диапазон 75-85 долл. за баррель продолжает оставаться своеобразной «зоной равновесия» на мировом рынке нефти, поддержание которого отвечает интересам как стран-производителей, так и стран- импортеров. Сохранение этого равновесия объективно выгодно России. Вместе с тем возможности ее влияния на конъюнктуру сырьевых рынков по-прежнему

минимальны, так что сырьевая конъюнктура по-прежнему остается одним из ключевых экзогенных факторов, влияющих на динамику макроэкономических показателей. Напротив, механизмы управления финансовой «подушкой безопасности» находятся всецело под контролем российских властей, и именно их использование стало «визитной карточкой» антикризисной политики в России.

Судьба запасов «тучных лет»

Россия вступила в кризис со значительными финансовыми ресурсами, накопленными в течение «тучных лет» быстрого экономического роста. По состоянию на 1 октября 2008 г. объем Резервного фонда составлял почти 3,56 млрд руб., Фонда национального благосостояния - чуть менее 1,23 млрд руб., а международные резервы достигали 556,8 млрд долл. Жесткая позиция Министерства финансов позволяла на протяжении долгого периода выдерживать лоббистский натиск в пользу наращивания государственных расходов на экономические цели. Лишь в 2006-2008 гг. на фоне «эйфории роста» консервативная политика в сфере расходов была подвергнута ревизии (в первую очередь в контексте финансирования приоритетных национальных проектов), но даже в этот период наиболее радикальные предложения лоббистов - вплоть до использования средств Резервного фонда и золотовалютных резервов «для инвестирования в национальную экономику» - по счастью остались нереализованными. Тем не менее до начала кризиса у значительной части политических элит и экспертного сообщества сформировалось представление о том, что накопленные финансовые средства намного превышают реальные потребности российской экономики даже при самом худшем сценарии развития событий.

С началом кризиса эти ожидания были радикальным образом пересмотрены. На фоне резкого падения сырьевых цен и собираемости основных налогов, а также отказа правительства от резкого сокращения возросших в 2007-2008 гг. социальных расходов, распространилось убеждение в скором исчерпании средств Резервного фонда. В соответствии с первоначально утвержденным бюджетом на 2010 г., они должны были быть полностью использованы уже к концу текущего года на покрытие бюджетного дефицита, прогнозный объем которого оценивался в 2,9 трлн руб. (при средней цене сырой нефти на мировой рынке на уровне 58 долл. за баррель). Как и следовало ожидать, данный прогноз оказался чрезмерно пессимистичным. Фактически объем Резервного фонда сократился с октября 2008 г. по январь 2010 г. более чем вдвое (на 51,4% - с 3,6 до 1,83 трлн руб.), а за январь-август 2010 г. - еще на 0,57 трлн руб. При этом остающийся в Резервном фонде запас средств - порядка 1,26 трлн руб. - выглядит вполне надежно на фоне текущих показателей дефицита федерального бюджета (727,6 млрд долл. в январе-сентябре 2010 г.).

Динамика Фонда национального благосостояния характеризуется еще более высокой устойчивостью. До начала 2009 г. его объем последовательно рос, достигнув почти 3 трлн руб. по состоянию на 1 марта 2009 г. За последующий период его величина незначительно снизилась, достигнув локального минимума в начале мая 2010 г. (2,60 трлн руб.), а затем вновь начала расти. По состоянию на начало октября 2010 г. его величина составила 2,72 трлн руб., что в 2,2 раза больше, чем в начале октября 2008 г. В целом совокупный размер Резервного фонда и Фонда национального благосостояния начале октября 2010 г. (2,98 трлн руб.) оказывается всего на 17% меньше, чем в момент начала острого кризиса (4,79 трлн руб. по состоянию на 1 октября 2008 г.). Таким образом, спустя два года после вступления российской экономики в кризисный период она по-прежнему располагает надежной финансовой «подушкой безопасности», способной смягчить возможные негативные шоки в хозяйственной и социальной сфере.

То же самое можно сказать и об объеме международных резервов. В конце 2008 - начале 2009 гг. их использование позволило решить одну из наиболее острых финансово-экономических проблем, связанные с обеспечением платежеспособности российских компаний по внешним обязательствам. Массированные валютные интервенции Центрального банка России в этот период привели к снижению объема международных резервов с 556,8 млрд долл. в октябре 2008 г. до 383,8 млрд долл. в марте-апреле 2009 г., после чего их объем вновь начал увеличиваться на фоне роста мировых цен на нефть и возобновившихся рублевых интервенций Центрального банка. К 1 октября 2010 г. объем международных резервов страны достиг 490 млрд долл. (такой уровень был характерен для февраля-марта 2008 г.), что по-прежнему гарантирует ей устойчивое третье место по сумме накопленных международных резервов после КНР (2,65 трлн долл.) и Японии (1,11 трлн долл.).

Наличие значительного объема внутренних и международных резервов обеспечивает российской экономике уникальное положение среди стран, серьезно пострадавших от кризиса. Одна из ключевых проблем, с которой сталкиваются сегодня США и страны ЕС, активно использовавших меры бюджетного стимулирования экономики в фазе острого кризиса, связана с накоплением бюджетных дефицитов и государственного долга. В частности, дефицит федерального бюджета США по итогам 2009-2010 гг. бюджетного года составил 1,29 трлн долл. (порядка 8,9% ВВП), что на 12,6% меньше по сравнению с беспрецедентным показателем предыдущего года (1,42 трлн долл.), но почти в 2,8 раз выше, чем в предкризисном 2007-2008 бюджетном году (менее 0,46 трлн долл.). Бюджетная ситуация во многих странах ЕС является сопоставимой или даже еще более напряженной. В частности, согласно уточненным данным за 2009 г., отношение бюджетного дефицита к ВВП достигало 14,4% в Ирландии, 11,4% в Великобритании, 11,1% в Испании, 9,3% в Португалии, 7,5% во Франции и 5,3% в Италии, в то время как критерии Маастрихтского соглашения устанавливают предельную величину бюджетного дефицита на уровне 3% ВВП. Начатые во многих странах ЕС реформы, направленные на приведение показателей бюджетного дефицита в соответствие с Маастрихтскими критериями, уже вызвали волну социальных протестов. Однако у этих реформ есть и чисто экономическое измерение: меры бюджетной экономии представляют собой разворот на 180 градусов по сравнению с практиковавшейся в течение первых полутора лет после начала кризиса практикой бюджетного стимулирования, что неизбежно скажется негативным образом на темпах экономического оживления. Акции социального протеста, ведущие к чистой потере рабочего времени и подрывающие инвестиционный климат (не говоря уже о случаях прямого ущерба собственности), лишь усилят этот эффект.

В этом отношении положение Российской Федерации можно рассматривать как сравнительно благоприятное. Если в 2009 г. дефицит федерального бюджета достиг 2,3 трлн руб., или 5,9% ВВП, то по итогам первых трех кварталов 2010 г. размер бюджетного дефицита составил лишь 727,6 млрд руб., или 2,2% от ВВП. В соответствии с утвержденными параметрами федерального бюджета на 2011-2013 гг., его дефицит за указанные годы составит 3,6%, 3,1% и 2,9% ВВП соответственно.

Если бы Россия была членом ЕС, с такими показателями она была бы образцом для подражания с точки зрения соблюдения норм Маастрихтского соглашения. В этих условиях можно ожидать, что для нее в меньшей степени окажется актуальным эффект сокращения мер антикризисной бюджетной поддержки. Проблема, однако, заключается в том, что даже в период кризиса эти меры были лишь в ограниченной мере связаны со стимулированием процессов оживления в национальной экономике. Реальные приоритеты антикризисной политики лежали не в экономической, а в социальной сфере.

Примат социальных приоритетов: какова цена?

В ходе реализации антикризисной политики в России достаточно рано оформился набор характеристик, радикально отличающих ее от образцов лучшей международной практики. Во-первых, это затягивание процессов принятия и реализации ключевых решений антикризисной политики. После безусловного первоначального успеха (результатом которого стало предотвращение коллапса финансовой системы страны в октябре-ноябре 2008 г. и обеспечение благоприятных условий обслуживания корпоративной задолженности в конце 2008 г. благодаря решению отложить коррекцию валютного курса рубля до января 2009 г.), экономика фактически не получала поддержки правительства вплоть до II квартала 2009 г. Наиболее наглядно эта ситуация проявилась с расходами консолидированного бюджета, которые на протяжении I квартала 2009 г. оказались ниже доходов, что обусловило парадоксальную ситуацию накопления профицита бюджета именно в тот период, когда экономика наиболее нуждалась в наращивании государственного спроса.

Во-вторых, многие принятые меры (в частности, связанные с поддержкой финансовых организаций и крупных компаний реального сектора) носили нетаргетированный характер, в результате чего экономические субъекты использовали полученные от государства средства для реализации собственных приоритетов (включая спекуляции на валютном рынке и перевод финансовых средств за рубеж), не связанных с задачами преодоления кризисных тенденций в национальной экономике. Таргетированные схемы поддержки внутреннего спроса, показавшие высокую эффективность в США, ЕС, Японии и КНР, до 2010 г. в России также не использовались.

Наконец, в-третьих, в России крайне слабо прослеживаются усилия по выработке стратегических мер вывода экономики на траекторию посткризисного развития. Более того, ряд признаков свидетельствует о том, что в стране происходит консервация сложившихся в докризисный период неэффективных институтов экономической политики, которые в среднесрочной перспективе будут сдерживать восстановление экономики. Наибольшую тревогу вызывают низкие темпы санации финансового сектора, который по-прежнему остается обремененным значительным балластом «плохих активов» и не в состоянии обеспечивать экономику «длинными деньгами», необходимыми для финансирования инвестиционного процесса.

В 2010 г. стало очевидно, что этот набор характеристик можно дополнить еще одним элементом - приоритетом поддержания социальной стабильности над целями модернизации экономики. Несмотря на массированную модернизационную риторику, цели повышения конкурентоспособности и структурой перестройки оказались принесенными в жертву политике выстраивания «социальных буферов», смягчающих воздействие кризиса на социально-политические процессы.

Нельзя сказать, что социальные приоритеты не фигурировали среди целей антикризисной политики ведущих экономически развитых и развивающихся стран мира. В то же время их роль в наборе антикризисных приоритетов зарубежных стран была преимущественно подчиненной. Фактически мировая «антикризисная рецептура» включала в себя четыре основных компонента:

• меры по поддержке финансовых рынков, спасению и санации национальных финансовых институтов;

• стимулирование внутреннего спроса через наращивание бюджетных расходов, снижение налогов и целевые меры поддержки спроса потребителей;

• создание фундамента будущего посткризисного роста через стимулирование структурной перестройки экономики и ее технологического развития;

• поддержка доходов населения и занятости для смягчения социальных последствий кризиса.

Сочетание соответствующих компонентов в разных странах и на разных этапах кризиса имело выраженную специфику. Для США ключевую роль играла поддержка финансовых институтов и стимулирование спроса, развернутое в сторону долгосрочных приоритетов технологического развития (структурно-инновационный компонент «плана Обамы»). Впрочем, снижение темпов оживления экономики во второй половине 2010 г. повысило внимание к проблеме стимулирования экономики как такового, безотносительно к его «технологическому измерению». В странах Восточной и Юго-Восточной Азии основной акцент был сделан на стимулировании внутреннего спроса. Безусловным лидером в этой сфере является КНР, которая стала реальным претендентом на роль главного генератора роста спроса в мировой экономике. При этом существенно, что обеспечение высоких темпов роста экономики рассматривается китайским руководством как необходимое условие поддержания социальной стабильности в условиях продолжающегося роста населения в трудоспособном возрасте. Аналогичный подход - достижение социальных приоритетов через оживление роста - характерен для большинства стран региона. При этом масштаб средств, выделяемых на стимулирование национальных экономик, остается существенным даже спустя два года после начала кризиса. Примером может служить одобренный в конце октября пакет антикризисных мер японского правительства, предусматривающий дополнительное выделение 5,1 трлн иен (около 63 млрд долл.) на антикризисные цели.

Антикризисная политика в странах ЕС демонстрирует ярко выраженную этапность. Если для конца 2008 г. и 2009 г. было характерно сочетание мер целевого стимулирования спроса со смягчением социальных последствий кризиса (сдерживание роста безработицы, наращивание социальных расходов), то по мере нарастания бюджетных проблем в 2010 г. правительства столкнулись с необходимостью привести объемы социальных обязательств в соответствие с реальными возможностями национальных экономик. Это выразилось в широкомасштабных мерах «социальной экономии» - от сокращения социальных выплат и зарплат бюджетников в Испании и Греции до пенсионной реформы (предусматривающей повышение пенсионного возраста) во Франции. Несмотря на широкомасштабные протесты, вызванные соответствующими мерами, их нельзя не признать обоснованными: несоразмерность социальных обязательств стран ЕС задачам долгосрочного обеспечения конкурентоспособности и экономического роста давно осознавалась в экспертном сообществе, и кризис лишь подтолкнул правительства к принятию давно откладывавшихся решений.

Опыт антикризисной политики России принципиально отличается от опыта зарубежных стран. После сравнительно короткого периода осенью 2008 г., когда с помощью оперативных и четко сфокусированных мер удалось избежать коллапса национальных финансовых институтов, основу антикризисных действий российского правительства составляли нетаргетированные меры поддержки совокупного спроса в сочетании с комплексом инструментов, направленных на поддержание доходов населения и предотвращение высвобождения рабочей силы. Использование целевых инструментов стимулирования, игравших ключевую роль в программах поддержки внутреннего спроса за рубежом, фактически свелось к повышению импортных таможенных пошлин в 2008-2009 гг. и реализации программы утилизации старых автомобилей в 2010 г.

Повышение пошлин, сделавшее Россию объектом острой критики со стороны торговых партнеров и возложившее значительные дополнительные затраты на потребителей, имело крайне ограниченный стимулирующий эффект, что было признано - нечастый случай в российской политической практике - на уровне высшего руководства страны. Напротив, программа утилизации автомобилей, стартовавшая 8 марта 2010 г., неожиданно для правительства (но не для экспертов, знакомых с международной практикой реализации подобных программ) обернулась громким успехом: к середине октября из выделенных на программу 10 млрд руб. было освоено 6,7 млрд руб., число выданных свидетельств об утилизации достигло 326 тыс., из них 295 тыс. уже было использовано для покупки новых автомобилей. В сочетании с программой льготного автокредитования (в рамках которой было выдано более 120 тыс. кредитов) эта мера позволила увеличить объем продаж автомобилей в России на 18%, вернув российскому авторынку пятое место в Европе (после Германии, Франции, Великобритании и Италии). Примечательно, что возобновление роста продаж на российском авторынке было зафиксировано именно в марте, когда правительство приступило к реализации программы утилизации. Остается сожалеть о том, что старт данной программы так долго откладывался, так что главный удар кризиса по отечественному автопрому в 2009 г. остался несамортизированным.

Другое достойное сожаления обстоятельство заключается в том, что таргетированные схемы поддержки спроса в России не вышли за пределы автомобильного сектора и не были распространены на другие товары, в частности, потребительскую электро- и электронную технику (как это было сделано в Германии, Японии и КНР), а также оборудование производственного назначения (по опыту инвестиционных программ КНР и Малайзии). В 2009 г. роль субститута этих схем отчасти выполняли программы госзаказа и предоставления кредитных гарантий, однако к 2010 г. их реальное значение с точки зрения стимулирования выпуска радикально сократилось. По данным Счетной палаты РФ, в I полугодии 2010 г. запланированные расходы по линии Рособоронпоставки были исполнены лишь на 0,3%, по Министерству транспорта - на 5,3%, по Министерству экономического развития - на 8,8%. Можно констатировать, что за пределами автомобильного сектора элементы целевой поддержки спроса, отсутствовавшие в 2008 г. и едва появившиеся в 2009 г., в 2010 г. были окончательно маргинализированы и уступили место подходу, основанному на логике нетаргетированного стимулирования.

Как показывает проделанный выше сравнительный анализ макропоказателей, результаты применения такого подхода для борьбы с экономическими последствиями кризиса оказались малоутешительными. Напротив, в социальной сфере достижения правительства оказались более примечательными. В 2009 г., несмотря на острую фазу кризиса, реальные доходы населения согласно данным официальной статистики увеличились на 2,3%, а в январе-сентябре 2010 г. их рост по отношению к соответствующему периоду 2009 г. составил 4,8%. В 2009 г. рассчитанный по методологии Международной организации труда уровень безработицы в России (8,4% от экономически активного населения) был заметно ниже, чем в США, ЕС, странах СНГ и Юго-Восточной Европы (9,3%, 8,9% и 10,3%, соответственно), причем в 2010 г. он демонстрировал снижение на фоне роста безработицы во всех перечисленных экономиках. Согласно данным Росстата, общая численность безработных в январе-сентябре 2010 г. оказалась на 9,8% ниже, чем за аналогичный период 2009 г.

Если сохранение позитивной динамики доходов населения в период кризиса является главным образом заслугой политики бюджетных расходов, то в удержании показателей безработицы важную роль сыграли административные меры - вплоть до дисциплинарного давления на губернаторов, допускающих «сверхплановый» рост безработицы. Такая стратегия имела двоякого рода последствия. С одной стороны, не подлежит сомнению тот факт, что правительство сумело существенно смягчить негативное влияние кризиса на благосостояние населения, тем самым предотвратив не только радикальное снижение уровня жизни, но и связанные с ним негативные социальные процессы (социальная маргинализация безработных, ухудшение криминальной обстановки) и рост политически окрашенной протестной активности. С другой стороны, побочные эффекты такой стратегии также налицо, причем во многих случаях они приходят в прямое противоречие с объективными потребностями российской экономики в модернизации и повышении конкурентоспособности.

Во-первых, в условиях кризиса была воспроизведена сложившаяся в предшествующий период практика, опирающаяся на принцип «Любая проблема может быть «залита» бюджетными деньгами». При этом объем государственных расходов, скорректированный в 2009 г. из-за сокращения доходной базы, в середине 2010 г. был вновь повышен с учетом позитивной сырьевой конъюнктуры, причем по мере приближения предвыборных кампаний 2011-2012 гг. уровень расходов может существенно превысить заложенные в бюджете показатели 21,2% и 20,1% ВВП, соответственно.

Помимо проблем с эффективностью использования столь значительных финансовых ресурсов , наращивание государственных расходов создает угрозу дальнейшего раскручивания инфляционной спирали. Россия и без того является одной из немногих стран, для которых даже в кризис были характерны высокие темпы инфляции. В 2009 г. темп роста потребительских цен в России составил 11,6% по сравнению с -0,7% в КНР, -0,1% в США, 1,0% в ЕС, 4,9% в Бразилии и 10,9% в Индии (при этом в Индии сопоставимая с Россией инфляция наблюдалась при росте ВВП на 5,7%, а не при его спаде). За первые 9 месяцев 2010 г. темпы роста потребительских цен в России (6,4%) оказались более умеренными, но тем не менее они более чем в 4 раза превысили средний показатель в ЕС (1,5%); по темпам потребительской инфляции Россия далеко обогнала охваченную кризисом Грецию (4,3%) и оказалась на одном уровне с Румынией (6,2%). За тот же период индекс цен производителей промышленных товаров вырос еще более значительно - на 15,1%, что позволяет говорить о том, что низкий по стандартам предшествующих лет уровень потребительской инфляции был в значительной мере результатом административных мер по сдерживанию роста цен, а не отражением реального подавления инфляционных процессов. Принимая во внимание тот факт, что объем денежной массы в начале 2010 г. начал резко расти благодаря усилиям Центрального банка по стерилизации притока нефтегазовых доходов, а средний лаг между приростом денежной массы и ускорением инфляции в России составляет примерно шесть кварталов, к середине предвыборного 2011 г. сочетание роста бюджетных расходов с лаговым эффектом денежной эмиссии может взорваться мощной инфляционной бомбой, негативно влияющей как на функционирование рынков, так и на реальные доходы населения.

Во-вторых, избранная в России антикризисная стратегия, ориентирующаяся на социальные приоритеты, не только не создала новых стимулов для технологической модернизации и повышения эффективности деятельности предприятий, но и способствовала консервации технологически устаревших, низкоконкурентоспособных производств. Строго говоря, в этом нет ничего удивительного. Принцип «уровень поддержки конкретной сферы экономики пропорционален глубине кризиса в данной сфере» идеально отвечает приоритету сохранения статус кво в сфере доходов и занятости, однако он означает, что в первую очередь поддержку получат наиболее слабые компании и отрасли, которые в период кризиса максимально нуждаются в санации и сокращении низкопроизводительных рабочих мест. Бюджетное стимулирование российской экономики в условиях кризиса (как, впрочем, и на протяжении предшествующего периода) больше ориентировалось на «поддержку слабых», а не «взращивание лидеров». Характерно, что единственная удачная программа таргетированного стимулирования внутреннего спроса также оказалась в плену у этой проблемы. Ее условия - в частности, ограничение по цене приобретаемых автомобилей в рамках программы и отсутствие экологических требований к ним - были сформулированы таким образом, что получателем основного объема (порядка 80%) средств программы стал «АвтоВАЗ», причем наибольший прирост продаж пришелся на морально и технологически устаревшие модели Lada 2105/2107, доля которых в общем объеме продаж компании выросла с 13,2% в феврале 2010 г. до 35,6% в августе. Можно порадоваться за «АвтоВАЗ», вышедший к лету 2010 г. на позитивные показатели прибыльности, однако нельзя забывать о том, что этот результат был достигнут за счет консервации наиболее неэффективного и низкотехнологичного сектора российского автопрома.

Дополнительным фактором, усугубляющим тенденцию к консервации неэффективности, стала реализация административных мер борьбы с сокращением занятости. Сохранение низкопроизводительных рабочих мест вместо поддержки создания новых высокопроизводительных - стратегия не только неэффективная с точки зрения собственно социальных приоритетов (низкая производительность - это прежде всего низкая заработная плата), но и катастрофичная с точки зрения перспектив модернизации экономики. Ограничивая сокращение низкоэффективных рабочих мест, правительство препятствует как реструктуризации существующих предприятий, так и перетоку рабочей силы в более производительные отрасли и компании. В частности, в прогремевшем на всю страну Пикалево за прошедшее с июня 2009 г. время не было уволено ни одного из порядка 3700 работников трех градообразующих предприятий - а равно не предпринято никаких значимых мер по модернизации соответствующих производств. Стимулирование трудовой миграции в соседний Тихвин (где на одном только новом вагоностроительном заводе в ближайшие годы планируется создать свыше 3000 рабочих мест) в сочетании с поддержкой программы реструктуризации и перепрофилирования предприятий «Пикалевской тройки» могли бы дать импульс к повышению как объемов выпуска и уровня эффективности производства, так и реальных доходов занятых. Однако переход к использованию таких мер - не только в Пикалево, но и в масштабах всех страны - требует радикального изменения логики антикризисной политики в России.

От поддержания статус кво к улучшению инвестиционного климата

Преодоление острой фазы кризиса и переход экономики в стадию оживления одновременно создает и условия, и потребность в изменении модели антикризисной политики. С одной стороны, ее «охранительная» направленность становится менее актуальной в условиях начала рыночного роста реальных доходов и занятости. С другой стороны, дальнейшее торможение структурных изменений напрямую подрывает перспективы экономической модернизации. Смена моделей антикризисной политики в России, таким образом, диктуется не нарастанием бюджетного дефицита, как в странах ЕС, а тем простым фактом, что присущая прежней модели консервация неэффективности несовместима с целью выхода на устойчивую динамику посткризисного экономического роста.

Еще год назад ключевыми элементами оптимальной стратегии антикризисной политики для России были санация финансовой системы, целевое стимулирование внутреннего спроса и инвестиций, а также поддержка инновационной деятельности и развитие инфраструктуры коммерциализации инноваций. Спустя год акценты несколько изменились: вместо целевой поддержки спроса, наиболее актуальной в период резкого падения объемов выпуска, на передний план выходят системные меры по улучшению инвестиционного климата. Падение объема инвестиций в основной капитал ниже уровня 20% ВВП с точки зрения перспектив экономического роста ставит Россию в проигрышную ситуацию даже по сравнению с другими

постсоциалистическими странами, не говоря уже о динамично развивающихся странах с изначально рыночной экономикой. Продолжающееся сокращение притока прямых иностранных инвестиций (в январе-сентябре их поступило на 14,2% меньше, чем за аналогичный период кризисного 2009 г.) и чистый отток частного капитала, прогнозируемый правительством по итогам 2010 г. в размере 8,7 млрд долл., реально отражают падение инвестиционной привлекательности российской экономики в условиях, когда на большинстве развивающихся рынков наблюдается активный приток средств инвесторов.

Нельзя сказать, что проблемы низкой инвестиционной привлекательности и неблагоприятного инвестиционного климата осталась без внимания правительства. Однако рецепты, предложенные для борьбы с ними, носят не системный, а локальный характер. Вместо комплексных усилий по совершенствованию инвестиционного климата на общенациональном уровне, а также в субъектах федерации и муниципальных образованиях с учетом конкретных проблем, с которыми они сталкиваются, было принято решение о реализации точечного проекта, связанного с созданием инновационного центра «Сколково». Принятый в рекордные сроки закон «Об инновационном центре 'Сколково'» (подписанный Президентом РФ 28 сентября 2010 г.), подкрепленный пакетом поправок в национальное законодательство (включая Налоговый кодекс и Градостроительный кодекс, а также 10 федеральных законов) и выделением 5,5 млрд руб. из федерального бюджета на 2011 г., наглядно демонстрируют решимость руководства страны следовать по избранному пути.

Стратегия формирования сравнительно компактных «островов» благоприятной инвестиционно-инновационной среды является привлекательной опцией в странах с развивающейся рыночной экономикой. Во-первых, в таких странах реализация комплексных мер по созданию благоприятного инвестиционного климата на всей национальной территории требует значительных и длительных нормотворческих и административных усилий, в то время как улучшение делового режима на ограниченной территории может быть достигнуто в достаточно короткие сроки. Во-вторых, в зонах с особым экономическим режимом (свободные экономические зоны, наукограды и технополисы) существуют возможности для целевого привлечения инвестиций в наиболее динамичные сферы экономики, определяющие ее технологический уровень в долгосрочной перспективе. В этом отношении проект инновационного центра «Сколково», несмотря на часто высказываемую в его адрес критику, имеет заметный потенциал позитивного воздействия на экономику.

Следует иметь в виду, однако, что формат «наукоград плюс технополис», избранный для «Сколково», является крайне амбициозным. Несмотря на намерения сделать «Сколково» крупным международным научно-образовательным центром со значительным участием зарубежных исследователей, в настоящее время просматриваются в лучшем случае перспективы привлечения НИОКР- подразделений отдельных крупных компаний и реализации соответствующими компаниями ограниченного числа инновационных проектов, мотивированных предоставляемых льготами. Создание «с нуля» полноценной научной инфраструктуры в комплексе с мероприятиями по обеспечению высокого уровня комфорта для проживания отечественных и зарубежных исследователей (без чего трудно рассчитывать на выигрыш в международной конкуренции за привлечение квалифицированных специалистов) обещает стать крайне затратным, при том что источники кадрового наполнения новых научных центров до настоящего времени не идентифицированы. Использование соответствующих средств для поддержки уже существующих научных центров обещает дать гораздо более значительную и быструю отдачу. В этих условиях оптимальный сценарий заключается в эволюции «Сколково» в направлении классического технополиса, ориентированного на привлечение инновационно-активных компаний, включая их подразделения НИОКР. Помимо реализации намеченных мер привлечения высокотехнологичных компаний-инвесторов, для этого необходимо:

• приглашать к работе в «Сколково» компании, имеющие опыт коммерциализации инноваций (в т.ч. патентные агентства, венчурные и консалтинговые компании) для перенесения их крайне дефицитных в России ноу-хау, которые затем смогут быть адаптированы российскими компаниями;

• использовать целевые стимулы (в первую очередь налоговые, вплоть до предоставления каникул по налогу на прибыль) для поддержки формирования в «Сколково» стратегических инновационных партнерств между российскими и зарубежными компаниями, направленных на коммерческое внедрение новых технологических разработок в российской экономике;

• стимулировать формирование инновационных кластеров вокруг крупных компаний - резидентов «Сколково», открыв доступ в «Сколково» компаниям малого и среднего бизнеса (с распространением на них соответствующей системы поддержки), которые устанавливали бы сотрудничество с компаниями-лидерами, становились их подрядчиками и выступали моторами инноваций в смежных отраслях.

В то же время проект инновационного центра «Сколково», сколь бы успешным он ни был сам по себе при оптимальном стечении обстоятельств, не делает менее актуальной задачу совершенствования инвестиционного климата в российской экономике. Ни максимизация общеэкономического эффекта от проекта «Сколково», ни масштабное расширение инвестиций в модернизацию технологического уровня российской экономики и ее структурную перестройку не могут быть достигнуты, если общий инвестиционный климат останется таким, каков он сегодня. Без системных мер по повышению инвестиционной привлекательности страны и отдельных ее территорий зоны со специальным экономическим режимом обречены оставаться инвестиционно-инновационными анклавами, не связанными с деятельностью основной массы экономических субъектов. В этих условиях необходимой предпосылкой перехода национальной экономики на траекторию устойчивого экономического роста становится реализация комплекса мер по совершенствованию условий хозяйственной деятельности для российских компаний и иностранных инвесторов, ведущих бизнес на территории России.

С учетом характера проблем, с которыми сталкиваются хозяйствующие субъекты, совершенствование инвестиционного климата целесообразно вести по двум стратегическим направлениям.

На федеральном уровне ключевое значение имеют меры институционально- правового характера. К ним относятся: совершенствование механизмов защиты прав собственности и разрешения хозяйственных споров, борьба с рейдерством, радикальное упрощение процедур регистрации бизнеса и отраслевого регулирования, эффективная антимонопольная политика. Принципиальное значение имеет перенос акцентов в деятельности государственных органов с контрольно- надзорной функции на предоставление государственных услуг в соответствии с потребностями бизнес-субъектов в решении вопросов, возникающих в процессе хозяйственной деятельности, с помощью мер экономической политики, а также предоставления административной, правовой и информационной поддержки.

В свою очередь, использование конкретных механизмов стимулирования инвестиционной деятельности должно постепенно смещаться на уровень субъектов федерации и муниципальных образований с целью максимально полного учета проблем, характерных для соответствующих территорий. В среднесрочной перспективе (5-7 лет) это может привести к перераспределению как налоговых, так и расходных полномочий в пользу субъектов федерации (с внесением соответствующих поправок в Бюджетный кодекс). Однако и нынешняя законодательная база позволяет задействовать на субнациональном уровне широкий круг инструментов поддержки - от создания региональных агентств по привлечению инвестиций, обеспечивающих поиск инвесторов и правовое сопровождение инвестиционных проектов, до повышения доступности финансовых ресурсов, мер налогового стимулирования и развития кадрового потенциала территорий. Развернутые предложения на этот счет содержатся, в частности, в разработанной бизнес-ассоциацией «Деловая Россия» Модельной программе улучшения инвестиционного климата в субъекте Российской Федерации. В Программе предлагается комплексный набор мер, направленных на формирование административной, инфраструктурной, финансовой, тарифной поддержки инвестиций; снижение административных барьеров и повышение качества услуг, предлагаемых государственным сектором бизнес-субъектам; налоговое стимулирование инвестиций; обеспечение инвестиций поставщиками и кадрами; создание благоприятных условий для развития среднего и малого бизнеса. В соответствии с поручением Председателя Правительства РФ, предложения «Деловой России» должны быть рассмотрены профильными министерствами в срок до 1 февраля 2011 г., что может стать отправной точкой нового государственно- частного диалога по вопросам улучшения инвестиционного климата в России.

Принципиальное обстоятельство заключается в том, что в современных условиях неблагоприятный инвестиционный климат объективно является одним из ключевых факторов, ответственных за низкий уровень инвестиционной активности в российской экономике и низкую заинтересованность экономических субъектов в осуществлении инновационных проектов, требующих долгосрочных финансовых вложений. Игнорировать это обстоятельство на стадии посткризисного оживления - значит заведомо подвергать риску перспективы перехода от оживления к устойчивому экономическому росту. Пропустив этап, на котором целевые меры поддержки внутреннего спроса могли бы дать максимальный эффект для смягчения последствий кризиса, Россия не должна упустить второй шанс в антикризисной политике, связанный со своевременным сдвигом акцентов в сторону мер по совершенствованию делового климата и повышению привлекательности страны для отечественных и иностранных инвестиций.

1 2 3 4 5 6 7 Наверх ↑