7.3. ТЕОРИЯ РАЦИОНАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ

7.3.1. Теория перспективы

Каждый из нас считает себя разумным существом, способным даже в критических ситуациях здраво и расчетливо применять за­коны вероятности для осуществления выбора, перед лицом кото­рого нас ставит жизнь. Каждый из нас склонен считать, что его способности, интеллект, дальновидность, опыт, утонченность и способность руководить другими выше среднего уровня. Кто при­знает себя плохим водителем, беспомощным спорщиком, глупым инвестором? Кто признается в отсутствии вкуса?

А насколько эти наши представления соответствуют действи­тельности? Ведь не могут все одновременно оказаться выше сред­него уровня? К тому же часто нам приходится принимать очень важные решения в сложных, запутанных, смущающих, а то и пу­гающих обстоятельствах, когда не хватает времени оперировать законами вероятности.

И все-таки в большинстве своем люди не совсем иррациональ­ные существа, которые бездумно идут на риск или прячут голову под крыло перед лицом опасности. Как станет ясно из дальней­шего, факты доказывают, что мы принимаем решения в соответ­ствии с некоторыми закономерностями, которые позволяют нам действовать предсказуемо и во многих случаях методично. Воп­рос, скорее, о степени отклонения реальности, в которой мы при­нимаем наши решения, от моделей принятия рациональных ре­шений, разработанных Бернулли, Джевонсом и фон Нейманом. Психологи создали целый надомный промысел на объяснении природы и причин этих отклонений.

Классическая модель рационального поведения [14] — модель, на которой основывается теория игр и большинство концепций Марковича, — определяет, как люди должны принимать реше­ния перед личом риска и на что был бы похож мир, если бы люди на самом деле вели себя в соответствии с этим определением. Од­нако многочисленные исследования и эксперименты показали, что отклонения от модели встречаются гораздо чаще, чем большин­ство из нас может предположить. Вы узнаете самих себя во мно­гих приводимых ниже примерах.

Наиболее значительные исследования поведения людей в ус­ловиях риска и неопределенности были выполнены двумя изра­ильскими психологами Дэниелом Канеманом и Эймосом Тверс- ки, живущими сейчас в США. Плодотворное сотрудничество двух молодых ученых вылилось в серию интересных экспериментов, направленных на выяснение поведения людей, делающих выбор перед лицом неопределенности.

Теория перспективы открыла стереотипы поведения, которые никогда не замечали сторонники рационального принятия реше­ний. Канеман и Тверски приписали эти стереотипы двум челове­ческим слабостям. Во-первых, эмоции часто мешают самоконт­ролю, который необходим для рационального подхода к приня­тию решений. Во-вторых, люди часто не способны ясно понять, с чем имеют дело. Они испытывают то, что психологи называют трудностью осознания.

Корень наших трудностей в выборке. Как Лейбниц когда-то напомнил Бернулли, «природа столь разнообразна и столь слож­на, что нам трудно делать правильные выводы из того, что мы наблюдаем». Нам доступны только крохи действительности, и это ведет нас к ошибочным выводам, или мы интерпретируем малые выборки как полноценное отражение характеристик большой со­вокупности.

Вследствие этого мы склонны использовать субъективные ме­тоды измерения: Кейнсова «степень уверенности» фигурирует в наших решениях гораздо чаще, чем треугольник Паскаля, а инту­итивные оценки часто управляют нами даже тогда, когда мы ду­маем, что используем измерения.

В одних условиях перед лицом выбора мы демонстрируем не­приятие риска, в других превращаемся в искателей приключений. Мы часто проявляем склонность пренебрегать общими аспекта­ми проблемы и углубляться в частности — одна из причин того, что предписания Марковича по формированию портфеля так мед­ленно получали признание. Мы с трудом понимаем, сколько ин­формации нам нужно и когда она становится лишней. Мы уделя­ем повышенное внимание маловероятным событиям, связанным с драматическими последствиями, и обращаем мало внимания на более вероятные рутинные события. Мы по-разному восприни­маем расходы и невозмещенные потери, хотя их влияние на наше состояние одно и то же. Мы начинаем с чисто рационального под­хода к принятию решения о нашем поведении в условиях риска и затем экстраполируем, рассчитывая главным образом на благо­приятный исход. В результате мы забываем о схождении к сред­нему, застреваем на привычной позиции и нарываемся на непри­ятности.

«Когда-нибудь вы придете к тому, что будете замечать схож­дение к среднему везде», — сказал Канеман Тверски. Выполняют ли ваши дети то, что им сказано, хорошо ли играет баскетболист в сегодняшней игре, много ли ошибок совершит инвестор в этом квартале — будущие характеристики с большой вероятностью отразят схождение к среднему значению, независимо от того, по­хвалят их или накажут за предыдущее.

7.3.2. Асимметрия принятия решений

Асимметрия между нашими подходами к принятию решений, направленных на достижение выигрыша, и решений, направ­ленных на избежание проигрыша, является одной из самых поразительных находок теории перспективы. И одной из самых полезных.

Когда речь идет о значительных суммах, многие отказывают­ся от игры, предпочитая гарантированный доход, — многие пред­почитают просто получить 100 тыс. долларов, чем играть с шан­сами 50 на 50 выиграть 200 тыс. долларов или не получить ниче­го. Другими словами, мы не расположены к риску.

Но как обстоит дело с потерями? В первой статье Канемана и Тверски, появившейся в 1979 году, описан эксперимент, показыва­ющий, что наш выбор между отрицательными исходами является зеркальным отображением нашего выбора между положительны­ми исходами. В одном из экспериментов они сначала предлагали выбор между 80% шансов получения 4000 долларов и 20% шансов остаться при своих — с одной стороны, и 100% шансов получения 3000 долларов — с другой. Хотя рискованный выбор имел более высокое математическое ожидание (получение 3200 долларов), 80% опрошенных предпочли гарантированные 3000 долларов. Эти люди, в полном согласии с Бернулли, избегали риска.

Потом Канеман и Тверски предложили выбор между риском с 80% шансов потери 4000 долларов и 20% шансов остаться при сво­их— с одной стороны, и 100% шансов потери 3000 долларов. Те­перь 92% опрошенных выбрали игру, хотя математическое ожи­дание потери 3200 долларов снова было больше, чем стопроцент­ная потеря 3000 долларов. Когда выбор касается потерь, мы выбираем риск.

Канеман и Тверски, как и многие их коллеги, выяснили, что такая асимметричность встречается постоянно в самых разных экспериментах. По этому поводу Канеман и Тверски предложи­ли, например, следующую задачу. Представьте себе, что некий городок стал жертвой редкого заболевания, которое должно уне­сти жизни 600 человек. Имеются две программы поведения. Про­грамма А обеспечивает спасение 200 человек; программа В с веро­ятностью 33% может спасти всех, но с вероятностью 67% она ока­жется бессильной и все погибнут.

Какую программы вы бы выбрали? Если большинство из нас избегают риска, разумные люди предпочтут программу А, обеспе­чивающую спасение 200 человек, программе В, которая обеспечи­вает некоторое математическое ожидание благоприятного исхода для всех, но связана с 67-процентным риском всеобщей гибели. В эксперименте 72% опрашиваемых выбрали менее рискованный от­вет, представленный программой А.

Повернем проблему иначе. Если принять программу С, погиб­нут 400 человек из 600, а программа £> дает 33% шансов за то, что все спасутся, и 67% за то, что все 600 человек погибнут. Заметьте, что теперь в первом из двух исходов не 200 спасутся, а 400 погиб­нут, в то время как вторая программа обещает 33% шансов, что все спасутся. Канеман и Тверски сообщают, что 78% опрошенных пожелали рискнуть и высказались за игру: они не могли смирить­ся с перспективой непременной потери 400 жизней.

Это поведение, хотя и понятно, противоречит предположению о рациональности выбора. Ответ на вопрос не должен бы был за­висеть от формы постановки проблемы. Канеман и Тверски ис­толковывают результаты этого эксперимента как демонстрацию того, что людям вовсе не свойственно -отвращение к риску: они рады выбрать игру, если считают ее приемлемой. Но если они не боятся риска, в чем же дело? «Главное, что движет людьми, — это отвращение к потерям, — пишет Тверски. — Люди не столько избегают неопределенности, сколько не приемлют потерь». Раз­меры потерь всегда кажутся больше размеров приобретений. В самом деле, невосполнимые потери, такие, как потеря ребенка или крупной суммы по страховому иску, в котором заведомо будет отказано, с большей вероятностью вызывают устойчивое, интен­сивное, иррациональное неприятие риска.

Канеман и Тверски обнаружили, что оценка рискованной воз­можности оказывается в гораздо большей зависимости от точки отсчета, с которой оценивается возможность выигрыша или про­игрыша, а не от оценки конечной величины богатства, каким оно станет в результате игры. Решение определяется не тем, насколь­ко вы богаты, а сделает ли вас принимаемое решение богаче или беднее. Поэтому Тверски предостерегает: «Наши предпочтения... могут быть изменены изменением точки отсчета».

Он ссылается на обследование, в ходе которого участников ставили перед выбором между политикой, обеспечивающей вы­сокую занятость в сочетании с сильной инфляцией, и политикой, влекущей за собой низкую занятость и слабую инфляцию. Когда речь шла о выборе между уровнями безработицы в 10 или 5%, большинство высказалось за то, чтобы, смирившись с инфляци­ей, снизить уровень безработицы. Когда же было предложено выбирать между уровнями занятости в 90 и 95%, уменьшение ин­фляции показалось делом более важным, чем повышение уровня занятости на пять пунктов.

Эдвард Миллер, профессор экономики, интересующийся воп­росами поведения, ссылается на различные психологические ис­следования, которые показывают, что реакция существенно зави­сит от величины выигрыша. Похоже, что крупный случайный выигрыш вызывает более длительный интерес инвесторов и иг­роков, чем постоянные малые выигрыши. Этот подход типичен для инвесторов, которые смотрят на инвестирование как на игру и не заботятся о диверсификации; диверсификация нагоняет ску­ку. Зато сознательные инвесторы, в отличие от них, осуществля­ют диверсификацию вложений, потому что не смотрят на инвес­тирование как на развлечение.

7.3.3. Инвариантность поведения

Канеман и Тверски используют выражение «инвариантность не срабатывает» для описания непоследовательных (не обязатель­но неправильных) выборов в тех случаях, когда проблему предъяв­ляют в разных формулировках. Инвариантность означает, что если А лучше В, а В лучше С, то разумные люди выберут А, а не С; в этом суть подхода фон Неймана и Моргенштерна к понятию по­лезности. Или, как в приведенном выше примере, если гаранти­рованное спасение 200 жизней является разумным решением в,пер- вом случае, оно будет столь же разумным и во втором.

Но результаты исследований утверждают иное.

Отсутствие логики оказывается явлением универсальным и устойчивым. Оно одинаково типично для самых рафинирован­ных и самых наивных. Участники экспериментов, которым предъявлялись их взаимно противоречивые ответы, оказывались буквально в шоке. Но даже после повторного предъявления про­блемы они все так же избегали риска, когда речь шла о «сохране­нии жизней», и были готовы идти на риск, когда ставился вопрос о «потере жизней». При этом они сохраняли уважение к логике и стремились оставаться последовательными в ответах на оба ва­рианта проблемы.

Вывод из этих результатов неутешителен. Инвариантность с нормативной точки зрения обязательна (что мы должны делать), интуитивно бесспорна и психологически несбыточна.

Инвариантность не срабатывает гораздо чаще, чем многие подозревают. Рекламный сюжет может подтолкнуть к покупке, несмотря на отрицательные для покупателя последствия, хотя дру­гая формулировка могла бы заставить его воздержаться от покуп­ки. Опросы общественного мнения часто дают противоположные результаты, если одни и те же вопросы ставятся в разных форму­лировках.

Канеман и Тверски описали ситуацию, в которой врачей тре­вожило то, что они, по-видимому, влияют на решения пациентов, стоящих перед выбором между разными вариантами лечения. Выбор был между облучением и хирургической операцией при раке легких. Медицинские данные утверждают, что никто из па­циентов не умирал при лечении облучением, но ожидаемая про­должительность жизни этих пациентов меньше, чем у пациентов, выдержавших рискованную операцию; в целом разница между ожидаемыми продолжительностями жизни была недостаточно велика, чтобы прояснить обоснованность выбора между этими двумя видами лечения. Когда вопрос ставился в терминах риска умереть во время лечения, более 40% выбрали облучение, когда вопрос ставился в терминах продолжительности жизни, облуче­ние выбрали только 20%.

Одним из наиболее известных проявлений отсутствия инва­риантности является старая поговорка, имеющая хождение на Уолл-стрит: «Изымая прибыль из игры, не обнищаешь». Отсюда следует, что сокращать свои потери тоже хорошо, но инвесторы ненавидят потери, потому что, не говоря уже о налогах, признать проигрыш — значит признать ошибки. Неприятие потерь в соче­тании с самолюбием толкает инвесторов цепляться за свои ошиб­ки в пустой надежде на то, что когда-нибудь рынок их поддержит и они отыграются. Фон Нейман бы их не одобрил.

Нелогичность часто принимает форму так называемого мен­тального учета — процесса, в котором мы разделяем единую си­туацию на компоненты. Поступая так, мы не замечаем, что реше­ния, затрагивающие каждый отдельный компонент, влияют на ситуацию в целом. Это как сосредоточиться на дырке от бублика, забыв про сам бублик. Итогом оказывается противоречивость ответов на один и тот же вопрос.

Канеман и Тверски предлагают вообразить, что вы направля­етесь в театр на Бродвее, чтобы посмотреть пьесу, на которую уже купили билет за 40 долларов. Придя в театр, вы обнаруживае­те, что потеряли билет. Выложите ли вы 40 долларов за новый билет?

Теперь допустим, что вы собираетесь купить билет по прихо­де в театр. Подойдя к кассе, вы обнаруживаете, что в кармане не хватает 40 долларов, которые, как вам кажется, вы взяли при выхо­де из дома. Станете ли вы теперь покупать билет?

В обоих случаях, потеряли ли вы билет или 40 долларов, если вы решите посмотреть спектакль, то останетесь без 80 долларов. Если же вы откажетесь от спектакля и пойдете домой, то потеряе­те только 40 долларов. Тверски убедился в том, что многие не за­хотят потратить дополнительно 40 долларов на замену потерян­ного билета, зато примерно то же число людей охотно выложат еще 40 долларов на покупку билета, не заботясь о потерянных 40 долларов.

Здесь явный случай отсутствия инвариантности. Если 80 дол­ларов — это больше, чем вы намеревались потратить на театр, вы ни в коем случае не должны ни заменять старый билет в пер­вом случае, ни покупать билет во втором. С другой стороны, если вы готовы потратить 80 долларов на театр, следует с равной охо­той заменить потерянный билет новым либо потратить на билет другие 40 долларов вместо потерянных. Единственная разница здесь — это условное различие между потерями и расходами.

Теория перспективы утверждает, что непоследовательность решений в этих ситуациях является результатом ментального уче­та расходов — пойти в театр и истратить 40 долларов еще на что- нибудь — пообедать в следующем месяце, например. На поход в театр было отведено 40 долларов, и покупкой билета вы исчерпа­ли «плановые ассигнования». Утерянные 40 долларов были пред­назначены на поход в ресторан в следующем месяце и не имеют ничего общего с расходами на театр, да и в любом случае уже по­теряны. Следовательно, отведенные на театр 40 долларов все еще ждут, когда их потратят.

7.3.4. Роль информации в принятии решений

Мы склонны верить, что информация является необходимым ингредиентом рационального процесса принятия решений и что чем больше у нас информации, тем легче выстраивать поведение в условиях риска. Однако психологи говорят, что избыточная информация может стать препятствием и разрушить логику ре­шений, что дает возможность власть имущим манипулировать поведением людей в условиях риска.

И здесь вводится понятие «неприятия неопределенностей», ко­торое означает, что люди предпочитают риск с известными веро­ятностями исходов риску с неизвестными вероятностями исходов. Другими словами, информация важна.

Тверски и его коллега Крейг Фокс детально исследовали не­приятие неопределенности. Они провели серию экспериментов, чтобы определить, во всех ли случаях или только в случайных иг­рах люди предпочитают иметь дело скорее с известными вероят­ностями, чем с неизвестными.

Ответ был ясным и убедительным: люди предпочитают неиз­вестные вероятности в тех ситуациях, в которых они чувствуют свою компетентность, и известные вероятности в ситуациях, в которых они чувствуют себя некомпетентными. Отсюда Тверски и Фокс делают вывод, что неприятие неопределенности «порож­дается чувством некомпетентности... и проявляется, когда чело­век оценивает совместно ясные и туманные перспективы, но оно уменьшается или исчезает вовсе, если оценивается каждая перс­пектива по отдельности».

Например, люди, играющие в дартс, предпочитают метание дротиков любой из случайных игр, хотя вероятность выигрыша в дартс туманна, а в случайной игре математически предсказуема. Люди, разбирающиеся в политике и не разбирающиеся в футбо­ле, предпочитают держать пари на политические события случай­ным играм с теми же шансами, но при тех же условиях они пред­почитают случайную игру пари относительно исхода спортивно­го состязания.

В опубликованной в 1992 году статье, подводящей итог дос­тижениям теории перспективы, Канеман и Тверски делают следу­ющее наблюдение: «Теории выбора в лучшем случае приблизи­тельны и несовершенны... Выбор является процессом конструк­тивным и ситуационным. Столкнувшись со сложной проблемой, люди... используют приблизительные и отрывочные расчеты». В этом параграфе нашла отражение очень малая выборка огромно­го числа публикаций, на многих примерах показаны повторяю­щиеся стереотипы непоследовательного, иррационального и не­компетентного поведения людей, вынужденных принимать реше­ния в условиях неопределенности.

Теория перспективы отнюдь не приводит с необходимостью к пессимистической оценке человеческих возможностей. Кане­ман и Тверски исходят из предположения, что «только рацио­нальное поведение обеспечивает выживание в условиях конку­ренции, а поведение, основанное на отказе от рациональности, будет хаотичным и непродуктивным». Напротив, они указыва­ют, что большинство людей может выдержать в условиях конку­ренции, даже поддаваясь причудам, делающим их поведение не вполне разумным по критериям.Бернулли. «Возможно, важне£ то, — утверждают они, — что, судя по имеющимся фактам, люди принимают упорядоченные решения, хотя их рациональность не всегда отвечает принятым критериям». Поскольку упорядочен­ные решения предсказуемы, нет оснований считать, что поведе­ние непременно окажется произвольным и вздорным только потому, что оно не вполне отвечает жестким теоретическим постулатам. Если бы мы, принимая решения, всегда были раци­ональны, не было бы нужды в совершенствовании сложных механизмов самоконтроля, помогающего нам соблюдать диету, укрываться от подоходного налога, делать небольшие ставки на бегах, не доходя при этом до заклада имущества. Мы идем на определенные потери при покупке страховки, что является яв­ным актом смирения по отношению к факту неопределенности. Мы используем эти механизмы, и они работают. Мало кто при­нимает такие решения, которые приводят в богадельню или су­масшедший дом.